На заседании Комиссии по противодействию фальсификации научных исследований при Российской академии наук в мае 2019 года выступил кандидат исторических наук, доцент Высшей школы экономики, научный сотрудник Центра независимых социологических исследований (организация признана иностранным агентом) Дмитрий Дубровский. Лента.ру опубликовала его доклад. В нём учёный затронул тему недобросовестности независимых экспертных организаций и отдельных экспертов, которые выполняют исследования в интересах стороны обвинения. Приводим текст его доклада.
Сегодня гуманитарные знания в судах используются чрезвычайно широко. Каковы задачи эксперта? Их привлекают по делам, связанным с защитой чести и достоинства, деловой репутации. Лингвистов, например, просят дать заключение, есть ли в тексте признаки клеветы, оскорбления. В Уголовном кодексе большое разнообразие статей, по которым можно привлечь за экстремизм. Соответственно, роль экспертов – оценить текст на наличие экстремистских высказываний. Новинки последних лет – это ответственность за призывы к сепаратизму, оскорбление чувств верующих, реабилитация нацизма. Ну и вишенка на этом торте – ответственность за пропаганду нетрадиционной сексуальной ориентации среди несовершеннолетних. Кроме филологов, в роли экспертов выступают социологи, политологи, историки, психологи. Причём среди психологов спросом пользуются те, кто специализируется на гендерных вопросах.
Благо, что в Уголовном кодексе сегодня целый пул статей, где может быть использована гуманитарная экспертиза:
– статья 152 ГК РФ о защите чести, достоинства и деловой репутации;
– статья 128.1 УК РФ связана с клеветой, а 298.1 – с клеветой в отношении судей, присяжных, следователя и прокурора;
– статья 282 УК РФ – язык вражды; теперь – КоАП 20.3.1;
– статья 205.2 УК РФ – «Публичные призывы к осуществлению террористической деятельности»;
– статья 280 УК РФ – «Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности»;
– определение признаков пропаганды: по статье 6.13 КоАП РФ 6.13 и 6.21 – «Пропаганда наркотических средств» и «Пропаганда нетрадиционных [сексуальных] отношений среди несовершеннолетних»;
– новые статьи УК – 148 «Оскорбление чувств верующих», 354.1 «Реабилитация нацизма», и 280.1 («Публичные призывы к осуществлению действий, направленных на нарушение территориальной целостности Российской Федерации»).
Во всём мире считается, что актуальные знания должны существовать вне пределов суда. То есть в судах в роли экспертов обычно выступают специалисты, учёные, которые изучают эту тему в обычной своей практике, а не начали этим заниматься по просьбе суда. К сожалению, в России немного другая ситуация. У нас много экспертов, которые работают исключительно для правоохранительных органов. Они не производят исследований, которые могли бы быть интересны широкой общественности. То есть не связанные непосредственно с задачами конкретного судебного заседания.
Что должна представлять собой гуманитарная экспертиза – до сих пор многим неясно. Понятие «единая методика» обсуждается, но её до сих пор нет. Внутри экспертных профессиональных сообществ, аффилированных с разными ведомствами, сейчас происходит некая битва методик. Есть методика МВД, есть методика ФСБ, Минюста. Ну и сейчас, как я понимаю, будет методика Следственного комитета.
Сами эксперты, востребованные в судах, представляют очень разный спектр институций. В отличие от традиционной экспертизы (почерковедческая, фототехническая, огнестрельного оружия, медицинская и так далее), у гуманитарных экспертов нет сертификатов. То есть в роли эксперта по большому счёту может привлекаться любой научный сотрудник. Часто это сотрудники правоохранительных органов (МВД, ФСБ, Следственного комитета). Это также могут быть преподаватели академических научных институтов и вузов.
И ещё одна проблема гуманитарных экспертиз – практически полная нетранспарентность проводимых исследований. То есть специалист чего-то там написал, отдал следствию, это прозвучало в суде. А дальше это кладется в архив и широкой общественности не доступно. Результаты исследований не обсуждаются, не становятся предметом профессионального сообщества. Очень часто люди не знают, что их коллега выступал в суде и доносил там собственное мнение. При этом, естественно, указывая в качестве места работы конкретный вуз.
Возникает вопрос: а что же, собственно, производит эксперт? Является ли тот текст, который он выдаёт, научным исследованием? Формально гуманитарные экспертизы позиционируются как правовые. Но по сути в этих текстах речь идёт о конкретном научном мнении. К специальной судебной экспертизе есть ряд требований. В частности, она не должна выходить за пределы компетенций эксперта. Но кто должен определять компетенции? В современном мире мы имеем дело с разной системой оценок, которые существуют внутри научного сообщества. Я специально в качестве иллюстраций собрал цитаты из экспертных исследований. Их авторы – доктора наук и профессора. Суд, опираясь на их высокие звания, считает, что все они высокопрофессиональные специалисты.
Очень много тут казусов. Например, у специалиста – научная степень по филологии. Но потом он много лет занимался историей и исследовал исторические вопросы филологическими методами, написал много научных работ по этим темам. Этот человек придёт в суд в качестве эксперта по историческим текстам, но суд усомнится в его компетентности, потому что у него образование лингвиста. То есть для суда ни научные публикации, ни многолетний опыт работы не являются основанием компетентности, а только формальные корочки. В то же время другой реальный пример. В 1977 году человек защитил кандидатскую по научному коммунизму. Сейчас успешно функционирует в качестве эксперта-социолога.
Судебная экспертиза не должна определять истинность и ложность суждений в тексте. Однако на это требование, что касается «гуманитарных» вопросов, суд закрывает глаза. Очень часто эксперт заменяет собой суд. В 2017 году ЕСПЧ, рассматривая дело нижегородского правозащитника Станислава Дмитриевского, обратил на это внимание. Речь идёт о том, что на суде часто сам «обвиняемый» текст не рассматривается, а идёт концентрация исключительно на экспертизе обвинения. Заключение эксперта слово в слово с той же орфографией, знаками препинания кочует в обвинительное заключение и дальше – в приговор суда.
В судебной экспертизе запрещено использовать неопубликованные и неверифицируемые методики. То есть предполагается, что научное исследование должно иметь хоть какую-то методику, хоть что-то приводить в качестве обоснования своих выводов. Что в итоге мы видим во многих работах? Например, коктейль из методик, которые по определению не могут применяться вместе. В качестве ассоциации представьте, что у вас в руках научная работа, а внизу написано, что её писали Бах, Бетховен и Шаинский. Вы сразу же начинаете думать, что здесь что-то не так, в этой троице кто-то лишний. То есть бывает, что эксперты утверждают, что в своих исследованиях опираются на методики, стартующие с принципиально разных базовых позиций, но эти методики просто несовместимы. Вы либо про Баха, либо про Шаинского.
Часто в судах принимаются исследования, ссылающиеся на неопубликованные методики, находящиеся под грифом «для служебного пользования». А когда методика недоступна ни другим экспертам, ни широкой общественности, то проверить как, собственно, производилась экспертиза, на основании чего эксперт пришёл к таким выводам, нельзя. Однако суды такую экспертизу считают легитимной.
Одно из правил судебной экспертизы – запрет эксперту самостоятельно отбирать материал для экспертизы, исследовать его избирательно. На деле это нарушается. Очень часто идёт подмена материалов для исследования. Происходит это по такой схеме: эксперт сначала пересказывает текст своими словами, а потом анализирует то, что сам же и пересказал. То есть исследуется не исходный текст, а то, что эксперт в него «вчитал». И выводы тоже делаются на основании «вчитанного» смысла.
Я вовсе не хочу сказать, что все экспертизы, с которыми я не согласен – неправильные или поддельные, фальсифицированные. Вовсе нет. Было бы замечательно, если бы в суде дискутировали несколько специалистов и на научном языке обсуждали свои выводы, если они у них разные. Это нормально. К сожалению, суд часто исходит из того, что бывает мнение эксперта, которое «объективно». Как правило, это эксперт со стороны обвинения. И есть точка зрения специалиста, которого привлекла защита. Но суд ему не доверяет, потому что у суда уже есть «правильная» экспертиза со стороны обвинения.
Для меня признаками, как отличить фальсификацию от добросовестного заблуждения, служат два основных критерия. Это прежде всего полное отсутствие в экспертном тексте методики исследования. В уголовном и административном кодексах есть минимальные требования к структуре исследования. Оно должно состоять из исследовательских шагов, промежуточных результатов и финального ответа с указанием того, какая методика использовалась. При этом у нас 95 процентов экспертиз представляют собой словарные определения. Это самый массовый тип экспертиз. И второе – когда речь идёт о прямых и сознательных включениях плагиата. В одном случае авторы вставили в свою экспертизу статьи из нескольких учебников социологии. Бывает плагиат прямой, когда в своё исследование вставляют чужие статьи. А бывает, когда вставляют собственные выводы, но сделанные совершенно по другому поводу. То есть ранее написанные статьи или даже свои же тексты экспертиз по другим уголовным делам. Такого рода вещи для меня как красный флаг.
И самая большая проблема – отсутствие следствия по делу как такового. То есть часто единственным доказательством преступления в уголовном деле, по которому обвиняемому грозит тюремное заключение, становится невнятная экспертиза. И ещё момент. Ни на этапе предварительного расследования, ни на этапе сбора доказательств, ни в суде почему-то вообще не оценивается – а нужны ли вообще какие-то научные знания для адекватного понимания текста? Это просто системная беда.
Ещё давно, когда я работал в этнографическом музее, меня попросили провести экспертизу. В Сыктывкаре на здании Еврейской национально-культурной автономии кто-то написал: «Бей жидов, спасай Россию». Тут же была изображена свастика. Следователь посылает мне фотографии этого граффити и задаёт мне как специалисту 19 вопросов относительно содержания этого текста. На какую группу направлены эти слова? Являются ли они призывом к чему-то? Что такое свастика?.. Бесконечная тяга к определению очевидного приводит к тому, что эксперты вынуждены переводить с русского на русский.
Защита подсудимого, конечно, указывает суду на несоответствие экспертизы и на очевидные признаки фальсификации. Но суд не принимает возражений. Потому что, как докладывают представители прокуратуры, мы имеем дело с уважаемым и авторитетным университетом. А поскольку эксперт предупреждён об уголовной ответственности за дачу ложных показаний, то у нас нет оснований ему не доверять.
Нередко в гуманитарных экспертизах можно встретить ссылку на сомнительные источники. Я сам преподаю в вузе. И если вижу в курсовой или докладе у студента в качестве научных источников ссылку на «Википедию», то выжигаю это калёным железом. Однако для многих российских экспертов оказывается вовсе не проблема сослаться на статьи из «Википедии» или на публикации непонятно с каких сайтов, привести ссылку на «мусорные» научные журналы. И очень часто в качестве доказательной базы используется далеко не новая литература. Гуманитарные научные труды, изданные 40–50 лет назад, совершенно спокойно в судах применяются в актуальных научных знаниях. Но часто список литературы включает в основном словари и статьи из энциклопедий.
За годы работы у меня сложился пул «любимых» авторов. Среди них есть люди с сомнительной научной биографией. Один из ярких персонажей – Владимир Александрович Р., который за несколько лет защитил кандидатскую и докторскую диссертации. Сейчас он доктор политических наук, профессор в университете в Санкт-Петербурге. Профессор – выходец из МВД, а также «Регионального общественного фонда поддержки сотрудников и ветеранов ФСБ и военной контрразведки».
Эти цитаты я взял из стенограммы его судебного допроса, где он выступал в качестве эксперта по делу о признании центра «Мемориал» иностранным агентом.
Адвокат: «Как называется эта методика?»
Рукинов: «Обычный анализ научный, вы знаете».
«…массы ко всему прилаживаются бессознательно. Для того вообще не нужно знать ничего. Для этого нужно было прочитать Фрейда, Фромма и вообще всех остальных».
Если к вам на улице подошёл сумасшедший человек и начал в чём-то бессвязном вас убеждать, то вы можете просто отмахнуться и пойти дальше. Но этот эксперт – доктор наук, который читает студентам курсы по политологии.
Еще один эксперт – доктор философских наук Лариса Сергеевна А. Мы с ней часто сталкиваемся в судах, поскольку у неё востребованная сегодня специализация – религиовед. В своей экспертизе («дело пяти сайентологов» в Санкт-Петербурге) она подвергла сомнению, что сайентология – это религия. Причём выводы сделала на основании неких цитат. Если прочитать исследуемый текст, то там таких цитат не было. То есть это прямой подлог.
Плодотворно трудится на ниве экспертиз профессор Самарского социально-педагогического университета, доктор педагогических наук Шамиль Ахметович М. В 2002 году он был условно осуждён на семь лет за получение взятки от студентов. А затем начал писать экспертизы. Они почти все «на ура» проходят в судах. Одна из его первых экспертиз, с которой мы столкнулись, – анализ в 2009 году фильма «Россия-88» (псевдодокументальная картина Павла Бардина о скинхедах — прим. «Ленты.ру»). Он отстаивал позицию прокуратуры, усмотревшую в картине экстремизм. Проанализировав диалоги нацистов в фильме, он пришёл к выводу, что они разжигают ненависть.
Одна из последних громких экспертиз М. – дело о перепосте россиянкой статьи из Guardian про ЛГБТ. Он высказал твёрдое убеждение, что статья английского эксперта – это пропаганда нетрадиционных сексуальных отношений. По этому делу самарская активистка Евдокия Романова была оштрафована на 50 тысяч рублей.
Но если явные переборы в экспертизе сразу бросаются в глаза, то есть и более серьёзные случаи, когда некоторые работы с виду кажутся вполне состоятельными. Там должны быть какие-то научные слова – они там присутствуют. Но всё целиком невозможно интерпретировать как научный труд. Часто такие экспертизы содержат самоплагиат (авторы вставляют в свежие исследования свои рассуждения из других работ).
Сильное влияние на процессы проведения гуманитарных экспертиз оказывают спецслужбы и правоохранительные органы. Я сейчас не говорю о случаях прямого давления, хотя они, к сожалению, тоже есть. Но я о том, что появились эксперты, специализирующиеся на определённых вопросах.
В Институте языкознания РАН работает профессор, доктор филологических наук Евгений Т., который прославился экспертизами по делу «украинской библиотеки» и экспертизой по делу в отношении лингвиста Алексея Касьяна, которого хотели обвинить в экстремизме из-за записей в ЖЖ.
В экспертизе по делу украинской библиотеки профессор пишет: «В исследуемом экспертом издании Советский Союз назван империей». Далее делает вывод, что в использовании существительного «империя» для обозначения СССР содержится отрицательная оценка советской власти. Поскольку эксперт – доктор наук, то суд соглашается с его выводом, что антироссийская и антисоветская – это, по сути, синонимы. То есть все плохое, что говорится о Советском Союзе, говорится о России. А значит, текст имеет антироссийскую направленность. А в конце эксперт делает вывод, что текст содержит языковые средства, выражающие вражду и ненависть.
В Российском институте культурологии сложилась боевая группа экспертов в лице доктора культурологических наук Виталия Б. и учителя математики, психолога, кандидата педагогических наук Наталии К. В общей сложности, по нашим подсчетам, более 50 их экспертиз закончились обвинительными приговорами – от штрафов до реальных тюремных сроков.
А самая известная их экспертиза – это доказательство, что фраза «Убей в себе раба!» является экстремистской. Этот лозунг «подталкивает людей к мысли о том, что у нас в России рабство», и призывает их «на борьбу с рабством – то есть с государственным строем». «Фраза “Убей в себе раба!” сама по себе бессмысленная, главное в ней выделенное слово “Убей”», – утверждала второй эксперт К. «Таким образом, вся смысловая нагрузка плаката – в призыве к насилию (убийству)», – говорится в заключении Б. и К. И делается вывод, что автор призывал к свержению конституционного строя в Российской Федерации.
В результате человек за футболку с этой надписью получил полтора года тюрьмы. Сейчас эти эксперты уже трудятся в АНО «Центр социокультурных экспертиз». Московское экспертное сообщество несколько лет пыталось доказать в прокуратуре, что этих людей нельзя привлекать в качестве экспертов. Это почти удалось в столице. Но теперь они активно пишут экспертизы в других регионах. Они эксперты широкого профиля. Проводят религиоведческие экспертизы. Основой обвинения в изготовлении детской порнографии против одного из создателей мемориального комплекса «Сандармох» в Карелии [Юрия Дмитриева] стало экспертное исследование Наталии К.
Ведущий эксперт Приволжского регионального центра судебной экспертизы министерства юстиции – Татьяна Т. (высшее юридическое и филологическое образования). В процессе по делу об экстремизме против Станислава Дмитриевского она представила экспертное заключение, где утверждала, что термин «русско-чеченская война» – это разжигание розни между русскими и чеченцами. Написание словосочетания «путинская Россия» с маленькой буквы – признак экстремизма.
К сожалению, сейчас этот эксперт продолжает работать. Хотя Европейский суд по правам человека по «делу Дмитриевского» совершенно определённо показал, что экспертиза, на основании которой осудили правозащитника, несостоятельна.
Пожалуй, в современной России [есть] едва ли не единственный случай, когда судья вынесла определение в адрес главного управления МВД по Краснодарскому краю о том, что эксперт непрофессионален, и пожелание впредь не допускать его до экспертиз. Речь о деле против директора Института региональных биологических исследований Валерия Бриниха, обвиняемого в возбуждении ненависти (часть 1 статьи 282 УК). Его статью «Молчание ягнят», посвящённую экологическим проблемам, связанным с деятельностью свинокомплекса в Адыгее, признали экстремистской. Экспертизу проводил главный эксперт ЭКЦ ГУ МВД по Краснодарскому краю, кандидат филологических наук Сергей Ф.
Профессиональная позиция специалиста заключалась в том, что слово «ягнёнок» несёт отрицательное содержание, так как наследует признаки слова «овца», которое можно применить к адыгейской женщине. Следовательно, слово «ягнята» оскорбляет всех адыгейских женщин.
Но тут даже российский суд, который обычно принимает все одиозные экспертизы, на этот раз прорвало. И что вы думаете ответило бюро судебных экспертиз на это замечание? Они написали, что Ф. – опытный специалист, написал несколько сотен экспертиз и исследований. И вы хотите всю его работу поставить под сомнение?
За этим автором я слежу давно. В начале 2000-х его привлекли к экспертизе одного выражения. И он там зацепился за фразу «козлы позорные». Это было единственное выражение, с помощью которого он доказал, что текст имеет экстремистскую направленность.
Эксперты министерства юстиции в Санкт-Петербурге Елена К. и Елена М. проводили экспертизу по делу в отношении школьника Тагира Каримова. Его избивали с криком «Бей хачей». Видимо, перед экспертами поставили задачу доказать, что в этом выражении ничего вызывающего нет. И в документе, подписанном этими дамами, так и сказано, что это выражение может быть просто шуткой и не является экстремистским лозунгом, способствующим разжиганию межнациональной розни.
Наталья Е., кандидат филологических наук, эксперт ООО «Центр экспертных исследований» в Сочи провела экспертизу лозунга «Требуем расследовать преступления против ЛГБТ в Чечне». В заключении она пишет, что в последнее время на Западе и в нашей стране рассказ о том, что такое ЛГБТ, стал «больше походить на рекламу такого образа жизни, как более правильного», что в результате приводит к «созданию культа из нетрадиционной ориентации».
Лозунг [якобы] привлекает внимание именно аббревиатурой ЛГБТ, которая может «привлечь интерес», и в случае если «интерес к аббревиатуре ЛГБТ будет подкреплён внутренними потребностями индивида, то деятельность познания в указанном аббревиатурой направлении будет продолжаться, углубляться, и в конце концов такая личность может перейти от теоретического исследования к практическому применению новых полученных сексуальных знаний».
Вывод эксперта: «Таким образом, данный лозунг не является пропагандой <…>. Но может рассматриваться как навязывание информации о нетрадиционных сексуальных отношениях, вызывающей интерес к таким отношениям».
По моим оценкам, в России где-то 15 организаций «хищного» типа, которые могут производить любую экспертизу по заказу клиента, по заказу обвинения. То есть для них главное не достигнуть истины, а выполнить поручение. У них нужные экспертизы поставлены на поток. Как правило, тексты часто представляют собой простой копипаст из других дел. В суде я встречался с экспертом Виталием Б.: он представлял сторону обвинения, а я – защиты. Во время судебного допроса эксперт сказал буквально следующее: «Я всегда пишу то, что хочет клиент», что зафиксировано в протоколе. Однако суд не посчитал это достаточным основанием для отказа от услуг этого эксперта.
Суды не склонны к тому, чтобы вообще ставить под сомнение экспертизу со стороны обвинения по очень простой причине: оправдательный приговор для судьи всегда скандал. В российских судах общей практики суммарное количество оправдательных приговоров составляет примерно 0,2 процента. И, как правило, в делах такого рода никакой доказательной базы, кроме экспертизы, нет. Всё остальное – просто техническое оформление.
Что в этой ситуации можно сделать? Я считаю важным обязать научные учреждения публиковать на своих сайтах тексты экспертиз, подготавливаемых от их имени. Раньше я думал, что эти люди непрошибаемы. Но оказывается, это не так. Вопрос репутации в научной среде, в академическом сообществе потихонечку начинает становиться важным. И я абсолютно уверен, что публичность, открытость приведёт к тому, что какая-то часть экспертов, пусть и небольшая, постесняются выдавать такое под своим именем.
Ещё было бы важно создать комиссию по проверке научной составляющей экспертных заключений во внесудебном порядке и составить чёрный список экспертов, против которых есть подозрения в непрофессионализме и нарушении профессиональной этики. И можно информировать Следственный комитет, ФСБ и Минюст об обновлениях этого списка. Пусть не сразу, но в дальнейшем это может повлиять на ситуацию.
