Рубрика: Новости

В рамках расследования дела псковской журналистки Светланы Прокопьевой, которую обвиняют в оправдании терроризма из-за текста о самоподрыве школьника в архангельском УФСБ, было проведено три экспертизы с участием лингвистов и психологов. Журналист РБК Маргарита Алехина сделала обзор экспертиз и привела наиболее значимые фрагменты.

Первая экспертиза текста Прокопьевой была назначена Роскомнадзором 19 ноября 2018 года, через 12 дней после её выступления на радиостанции. Ссылаясь на выводы этой экспертизы, Роскомнадзор вынес предупреждения «Эху Москвы в Пскове» и «Псковской ленте новостей», которая разместила текст радиокомментария Прокопьевой.

Экспертизу по заказу Роскомнадзора проводил ФГУП «Главный радиочастотный центр». Исследование проводили эксперты Александр Сорговицкий и Анастасия Гершликович, заключение утвердил заместитель руководителя департамента организации мониторинга средств массовой коммуникации А.В. Сёмин.

«Признание логичности, обоснованности террористической деятельности и терроризма осуществляется в статье посредством утверждений о целесообразности действий террориста в современных условиях политической жизни России», – считают авторы экспертизы.

Они подчеркивают, что Прокопьева указывает на несоблюдение властями «законных прав и свобод граждан», связывает «причину террористического акта с действиями правоохранительных органов», сравнивает взорвавшего себя 17-летнего подростка с народовольцами. «Террористический акт [в тексте] рассматривается как единственное возможное решение для привлечения внимания к проблемам в современной России», – говорится в документе, авторы которого констатируют «направленность текста на формирование положительного отношения к терроризму».

Следующую экспертизу в декабре 2018 года назначил заместитель начальника следственного отдела СК по Пскову Сергей Мартынов в рамках доследственной проверки по факту публикации Прокопьевой. Исследование проводили психолог Виктор Кисляков и лингвист Алексей Рыженко из «Южного экспертного центра».

«Автор текстов связывает теракт в Архангельске с политической ситуацией в стране, государственным устройством “путинской” России и борьбой политических активистов за гражданские права. В контексте этого политического конфликта действия архангельского террориста рассматриваются автором как закономерное следствие “репрессивной” политики действующей власти, как “протест против пыток и фабрикации уголовных дел”», – убеждён психолог с 35-летним стажем экспертной деятельности Кисляков.

Он добавляет, что «деструктивные действия» подростка описаны «с позиции сторонников оппозиции, критически настроенных к действующей власти». По мнению Кислякова, автор текста занимается «навязыванием понятий», обозначая «террориста и теракт понятиями, которые должны вызвать нейтральные или позитивные ассоциации у политически активных граждан, критически настроенных по отношению к власти». При этом действия пострадавшей от теракта стороны критикуются.

«В сознании реципиента создаётся простая, строго полярная модель мира, в котором есть “добро” и “зло”, “агрессор” и “жертва”. Автор текстов акцентирует негативные черты государственного устройства современной России, его “репрессивной” политики в отношении рядовых граждан и политических активистов. В подобной модели борцы со “злом”, “агрессором”, защитники “жертв” автоматически занимают позицию “добра”. Автор не выражает осуждения деструктивных действий архангельского террориста, при этом акцентирует внимание на его идеалистических мотивах», – заключает психолог.

«Отсутствие порицания теракта, приписывание террористу “высоких целей”, “благородных мотивов”, переложение на действующую власть вины за “суровые” методы борьбы за гражданские права создаёт в тексте позитивный образ террориста», – резюмирует Кисляков.

Завершает обзор экспертиз ещё одно исследование, назначенное СКР в марте 2019 года, уже в рамках расследования уголовного дела. Её проводили лингвист Наталья Пикалева и психолог Анастасия Лаптева из Северо-Западного регионального центра судебной экспертизы Минюста.

«Совершённый молодым человеком взрыв бомбы – поступок, который с нравственной, морально-правовой точки зрения не соответствует общественной норме, не вызывает у автора негативного отношения, возмущения», – сказано в тексте этого заключения. По мнению экспертов, в тексте Прокопьевой «негативную оценку получают те, кому был адресован этот взрыв».

Психолог Лаптева отмечает, что Прокопьева создаёт в тексте «противостояние и конфликт между группами «народ Российской Федерации» и «государство», отождествляя себя с первой из этих групп, тогда как вторая «оценивается негативно, осуществляет “агрессивные” действия против своего народа, соответственно, заслуживает определённого отношения и действий». По мнению лингвиста Пикалевой, на фоне негативной оценки властей «нейтральные» обороты, описывающие подростка и его самоподрыв, «приобретают положительный оттенок».

Защита Прокопьевой представит суду альтернативные экспертизы, сообщил её адвокат из Центра защиты прав СМИ Тумас Мисакян. По его словам, комиссия Гильдии лингвистов-экспертов (ГЛЭДИС) не нашла в тексте журналистки лингвистических признаков оправдания терроризма.

«Выводы экспертов со стороны обвинения нельзя признать научными. Большей частью они основаны на ничем не подтвержденных предположениях и домыслах. Кроме этого, эти выводы, на мой взгляд, являются неоднозначными и их можно толковать по-разному, в том числе и в пользу журналиста», – отметил Мисакян.

«Ни одна из этих экспертиз не показалась мне убедительной. Периодически у меня просто округлялись глаза… Они просто пишут то, что от них хочет услышать следствие», – сказала РБК Прокопьева.

«Разумеется, ни один человек в здравом уме не будет оправдывать терроризм, акты запугивания и силовые методы борьбы. В законодательстве есть очень чёткие критерии, что такое оправдание терроризма – «признание идеологии и практики терроризма правильными и достойными подражания». Ничего этого нет в моем тексте», – сказала Прокопьева.

По делу «Сети» эксперты ФСБ  провели фоноскопическую экспертизу с целью установления признаков монтажа в изъятых аудиофайлах. Сторона защиты попыталась оспорить это заключение, пригласив для рецензирования независимых экспертов. Они обратили внимание суда на нарушение методики и заявили о явных признаках внесения изменений, которых не заметили специалисты от обвинения. Подробный репортаж из зала суда опубликовала «Новая газета».

Специалисты ФСБ Мария Комлева, проводившая лингвистический анализ, и Алексей Леонтьев, автор технического исследования, в своём заключении, датированного осенью 2018 года, признаков монтажа не обнаружили.

Сторона защиты предъявила в суде альтернативное заключение, подготовленное петербургской АНО «Криминалистическая лаборатория аудиовизуальных документов». С её результатами в судебном заседании выступил Герман Зубов, специалист в области судебной фоновидеоскопии с 26-летним стажем, прежде работавший в экспертно-криминалистических подразделениях органов внутренних дел.

По словам Зубова, при выполнении исследования он использовал методики и программное обеспечение, одобренные научно-методическим советом Минюста России для использования в подведомственных судебно-экспертных учреждениях и следовал утверждённой ФСБ России инструкции по организации производства судэкспертиз в экспертных подразделениях органов госбезопасности. Предметом его анализа стали заключение экспертизы Комлевой–Леонтьева и сами исследованные ими файлы с фонограммами.

Прежде всего, Зубов обратил внимание, что ни в материалах дела, ни в тексте экспертизы нет информации об условиях и обстоятельствах записи фонограмм, а также аппаратуре и программных средствах, использованных при проведении записи.

В вводной части экспертизы Комлевой–Леонтьева указано, что представлен диск с 48 аудиофайлами, которые эксперт Леонтьев, обозначив как cпорные фонограммы, присвоил им нумерацию, отличную от полученной при осмотре. При этом в исследовательской части экспертизы он указывает: «Объекты исследования представлены в виде файла-архива формата «219.rar». Больше этот файл-архив в данном разделе не упоминается.

«Это наряду с информацией о несоответствии нумерации фонограмм даёт основание считать, что эксперт проводил исследование звуковых файлов, полученных из иного источника, – делает вывод Зубов. – Создаётся ощущение, что эксперт-лингвист получил для исследования одни файлы, а технический эксперт – другие».

В результате лингвистического анализа эксперт Комлева признает, что на записях «не содержатся высказывания об участии в террористическом сообществе и выполнении руководящих и координирующих функций», но имеются разговоры «о подготовке грядущей революции в России, создании и захвате автономного региона».

По утверждению экспертов ФСБ, они руководствовались методикой «Диалект». Петербургский специалист Герман Зубов обратил внимание суда, что она содержит чёткие критерии оценки пригодности (в частности, соотношение сигнал/шум, но в экспертизе достоверных данных и по этому показателю не представлено).
Кроме того, фонетический анализ сравниваемых голосов проведён без учета региональных или диалектных признаков. «Таким образом, вывод эксперта о пригодности и непригодности фонограмм для идентификации является необоснованным, а проведённое исследование в этой части не соответствует методике “Диалект”», – заключил Зубов.

Согласно мнению петербургских специалистов, эксперт Леонтьев в своей части работы не следует тем методикам, на которые ссылается. «При разделении первичных фонограмм из них были удалены или не сохранены фрагменты, длительность и содержание которых установить не представляется возможным», – говорится в докладе Зубова.

Подавляющее большинство фонограмм (46 из 48) не являются оригинальными. А их не оригинальность – это один из признаков монтажа, модификации. «Если проанализировать характеристики файлов с фонограммами, видно, что многие записывались “внахлест”, – заявил специалист в судебном заседании. – Это противоречит выводам эксперта [Леонтьева] об идентификации: один человек не мог одновременно участвовать в двух разговорах. Соответственно, все эти файлы создавались не во время записи, а после».

Срок, за который эксперты ФСБ управились со своим заключением (40 календарных дней), Зубову представляется нереалистичным: если бы они на самом деле следовали методикам, на которые ссылаются, времени бы ушло вдвое больше.

«Случай очень сложный, я в своей практике таких фонограмм не встречал. Множество очень необычных характеристик, которые никак не отражены у экспертов. Откуда все время появляются новые составляющие? Вот как будто крутят ручку: если ещё кто-то застал ленточные магнитофоны, там такой ручкой крутили “уровень записи”, – здесь он постоянно плавает» – рассказывает Зубов.

«Точно можно говорить лишь о том, что исследованные фонограммы никак не аутентичны, потому что реплики не согласуются на стыках, часть информации потеряна. Какая — мы не знаем. Результаты нашей оценки, в отличие от заключения экспертов ФСБ, отвечают критериям научности – легко проверяемы и повторяемы», – заключил специалист АНО «Криминалистическая лаборатория аудиовизуальных документов».

Ходатайство защиты о приобщении заключения петербургских экспертов к материалам дела и вызове на допрос экспертов ФСБ Комлевой и Леонтьева суд удовлетворил.

Лингвистическая экспертиза, которая легла в основу обвинения студента Егора Жукова опубликована в «Новой газете». Приводим фрагменты текста заключения.

Федеральная служба безопасности, Центр специальной техники, Институт криминалистики
Заключение эксперта № 3/458

Составлено «01» сентября 2019 г., г. Москва

Мы, сотрудники Института криминалистики Центра специальной техники ФСБ России Коршиков Александр Петрович и Осокина Анна Михайловна, в связи с поручением произвести экспертизу по материалам уголовного дела № 11902450046000029 руководителем экспертного учреждения 29 августа 2019 года предупреждены по ст. 307 УК РФ об ответственности за дачу заведомо ложного заключения. В соответствии со ст. 199 УПК РФ права и ответственность эксперта, предусмотренные ст. 57 УПК РФ, нам разъяснены.
Эксперты: А.П. Коршиков, А.М. Осокина

Эксперты Института криминалистики Центра специальной техники ФСБ России Коршиков Александр Петрович (образование высшее, кандидат физико-математических наук, экспертная специальность – лингвистические исследования, занимаемая должность – ведущий эксперт, стаж экспертной работы – более 25 лет), Осокина Анна Михайловна (образование – высшее, экспертная специальность – комплексный анализ устной речи, занимаемая должность – ведущий эксперт, стаж экспертной работы 16 лет) на основании постановления от 22 августа 2019 года старшего следователя по особо важным делам при Председателе Следственного комитета Российской Федерации генерал-майора юстиции Габдулина Р.Р. произвели в период с 16.00 29 августа по 18.00 1 сентября 2019 года в служебном помещении Института криминалистики Центра специальной техники ФСБ России комплексную судебную экспертизу по материалам уголовного дела № 11902450046000029.
<…>

ЛИНГВИСТИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ

(ПРОВЁЛ ЭКСПЕРТ А.П. КОРШИКОВ)

1. Объектами исследования являются видеозаписи обращений Жукова Е.С. к аудитории в рамках ведения им одного публичного канала вебсайта на видеохостинге «Youtube», так что любой пользователь имел возможность ознакомиться со всеми обращениями Жукова Е.С. <…>
В результате лингвистического анализа было установлено, что темы исследуемых обращений Жукова Е.С. образуют единую смысловую область, связанную с обсуждением идеи неприятия действующей власти как источника бед населения, необходимости борьбы с ней и форм этой борьбы; <…>
<…> В обращениях Жукова Е.С. отчётливо прослеживается мотив политической ненависти или вражды к действующей власти (в лингвистической экспертизе под мотивом политической ненависти или вражды понимается выраженное в текстах нетерпимое отношение к определённой группе лиц вследствие несогласия с её политическими взглядами, деятельностью). Он реализуется в многочисленных высказываниях, содержащих, среди прочего:
– приписывание враждебных действий действующей власти в отношении каких-либо групп лиц;
– создание отрицательного образа действующей власти (что выражается, например, наличием её обобщённых характеристик как врага, источника зла, вреда);
– объяснение проблем, бедствий, неблагополучия какой-либо группы лиц её целенаправленной деятельностью;
– выражение желания совершить действия по нанесению вреда действующей власти;
– оскорбления представителей действующей власти. <…>
В обращениях Жукова Е.С. содержатся призывы к борьбе с действующей властью в России.

В рамках проведения лингвистического исследования под призывом понимается публичный речевой акт, обращённый к адресату с целью побудить его выполнить некоторое действие или совокупность действий, осмысляемых как важная часть общественно значимой деятельности. Основополагающим признаком призыва является наличие в тексте побуждения, выраженного в явной либо косвенной форме языковыми средствами.

Если дополнительно выполнены следующие условия: адресат в состоянии совершить действие, о котором идёт речь, не выполнено, и желаемое положение дел отсутствует: ни адресант, ни адресат не считают очевидным, что адресат совершит действие без соответствующего речевого акта адресанта, то такой призыв относят к классическим призывам (понятие призыва сужено на область речевых актов, затрагивающих общественно значимые вопросы).

Приведём соответствующие примеры призывов или их фрагментов:
«Никогда он (Навальный – прим. эксперта) выборы президента не выиграет, даже если наберёт большинство, не важно. Система ему банально не позволит. И вот тут мы сталкиваемся с той вещью, которую я проповедую с первого дня создания этого канала. Нужно быть идиотом, чтобы верить в возможность победы над системой по её же правилам. С системой нужно жёстко и планомерно бороться и не тратить своё время на глупейшие по своей сути вещи типа встречи с избирателями в регионах. Да, конечно, поездки по регионам – это то, что должен предпринимать любой нормальный кандидат в любой нормальной стране. Но мы-то с вами в какой стране живём? Тут всё будет меняться по совершенно другим правилам. Тут нужно хвататься за любые формы протеста, консолидировать людей по негативной повестке, а не за какую-то личность, потому что болезнью вождизма наша страна уже не раз болела» (обращение 1);

«Основная сила не в лидерах, а в нас, в людях, в идее, в неистребимом желании сделать эту страну лучше и отнять у кремлевских мразей право распоряжаться судьбами людей, поэтому делайте всё, на что способны и не ждите чьей-то указки. Россия станет свободной только тогда, когда ты перестанешь жрать пельмени, дрочить и сидеть дома. Только так и не иначе» (обращение 1);

«единственный способ поменять власть в России это мирное, ненасильственное, гражданское сопротивление. Какой из этого всего вывод? Кроме бойкота выборов, сложно организуемого, и митингов, никому уже не нужных, для смены власти в России нужно использовать и другие мирные методы сопротивления. Если всё остановится на митингах и бойкоте, Путин спокойно будет править ближайшие шесть лет, и ничего вы с этим не сделаете. Надеюсь, к этому моменту у вас уже не осталось сомнений в том, что российский протест нуждается не только в просто мирных, но и разных видах этой самой мирной борьбы. А что же, собственно, нужно делать? О каких видах мирного сопротивления я говорю? Наиболее действенные способы ненасильственной борьбы я опишу в следующем ролике. А пока ты можешь посмотреть вот это видео… в котором представлены все, не только наиболее эффективные, а все существующие виды ненасильственной борьбы» (обращение 4);

«У стариков режим украл пенсии и здравоохранение, у людей среднего возраста режим украл свободу предпринимательства и накопления через постоянно повышающиеся налоги и цены, и лишь у молодых пока остаются в том или ином виде нетронутыми те вещи, которые составляют нашу жизнь. Однако уже заметно, как власть пытается кошмарить и нас. Именно поэтому мы должны бороться, потому что нам есть что терять» (обращение 5);

«Нужно бороться. Если потеряем свободу коммуникации, свободу самовыражения и будущее без войны, то он нас не останется ничего. Если потеряем это, потеряем и всё остальное: образование, возможность путешествовать, свободу вероисповедания. На нас последняя надежда, ибо мы держим в руках последние ростки свободы, которые режим так мечтает срезать» (обращение 5);

«В любом случае, останавливаться уже нельзя, ставки стали слишком высокими, и этот протест уже точно перестал быть исключительно про выборы в МГД, теперь – это протест федерального значения, теперь проиграть – значит сдаться силовикам, именно поэтому бояться уже бессмысленно» (обращение 9).

Все приведённые выше призывы относятся к призывам-воззваниям.
Призыв-воззвание – это сложный речевой акт в рамках общественно-политической коммуникации, представляющий собой связный текст, составленный с учётом определённых правил и содержащий структурно более простые побуждения и предназначенный для деперсонифицированного адресата – общества, социальной группы или значимого политического субъекта; этот речевой акт имеет целью побудить адресата выполнить действие, рассматриваемое, как важная часть общественно полезной деятельности, способствующей достижению некоторых идеалов, или побудить адресата учитывать в своём повседневном поведении эти идеалы.

Адресатом призывов является деперсонифицированный адресат – широкий круг лиц, ознакомившийся с обращениями Жукова Е.С. на его канале веб-сайта (в некоторых случаях Жуков Е.С. обозначает адресата как широкую группу лиц – так называемые оппозиционеры, нормальные оппозиционеры, школьники, студенты).

Автор описывает катастрофическое положение населения в России, как следствие целенаправленной политики действующей власти (подробно об этом – в п. 2 настоящего заключения).

Основным идеалом, которого следует достичь, является «смена власти в России» для того, чтобы «Россия стала свободной». Автор имеет коммуникативную цель побудить адресата выполнить действие, рассматриваемое, как важная часть общественно полезной деятельности, способствующей достижению основного идеала, которое представляет собой борьбу с властью, сопротивление власти.

Побудительность выражена прямо – глаголами в форме второго лица множественного числа повелительного наклонения: «делайте», «не ждите»; косвенно – словами с семантикой долженствования в сочетании с инфинитивами («нужно… бороться и не тратить», «нужно хвататься…, консолидировать», «нужно использовать», «должны бороться», «Нужно бороться»), предикативом «нельзя», выражающим запрет, в сочетании с инфинитивом («останавливаться уже нельзя»). Соответствующие побудительные конструкции выделены выше по тексту жирным шрифтом.

4. В обращениях Жукова Е.С. 5–9 с позиции лингвистической квалификации не имеется призывов к осуществлению незаконной деятельности.

4.1 Рассмотрим теперь обращение 1.
В обращении «МИТИНГ 7 ОКТЯБРЯ ИЛИ КАК СЛИВАЮТ ПРОТЕСТ-GwcWfXHRjq4» имеется следующий фрагмент:

«Никогда он выборы президента не выиграет, даже если наберёт большинство, не важно. Система ему банально не позволит. И вот тут мы сталкиваемся с той вещью, которую я проповедую с первого дня создания этого канала. Нужно быть идиотом, чтобы верить в возможность победы над системой по её же правилам. С системой нужно жёстко и планомерно бороться и не тратить своё время на глупейшие по своей сути вещи типа встречи с избирателями в регионах. Да, конечно, поездки по регионам – это то, что должен предпринимать любой нормальный кандидат в любой нормальной стране. Но мы-то с вами в какой стране живём? Тут всё будет меняться по совершенно другим правилам. Тут нужно хвататься за любые формы протеста (выделено экспертом), консолидировать людей по негативной повестке, а не за какую-то личность, потому что болезнью вождизма наша страна уже не раз болела».

Как было показано выше, в данном фрагменте содержится призыв к борьбе с действующей властью в России. Характер предлагаемых действий выражен побудительными конструкциями «С системой нужно жёстко и планомерно бороться… Тут нужно хвататься за любые формы протеста…». В этом контексте «хвататься за что-либо» имеет значение «поспешно, не разбирая приниматься за что-либо».

Формы протеста разделяются на насильственные и ненасильственные. К крайним насильственным формам протеста относятся насильственный захват власти, вооруженный мятеж.

Формально призыв «приниматься за любые формы протеста» включает в себя и крайние насильственные формы протеста, как одни из возможных форм протеста. В пользу допустимости такой трактовки свидетельствует и высказывание Жукова Е.С. чуть выше по тексту о необходимости использования жёстких форм борьбы: «С системой нужно жёстко… бороться…». Также ниже по тексту в этом же обращении содержится ещё один призыв к борьбе с властью:

«Основная сила не в лидерах, а в нас, в людях, в идее, в неистребимом желании сделать эту страну лучше и отнять у кремлевских мразей право распоряжаться судьбами людей, поэтому делайте всё, на что способны и не ждите чьей-то указки. Россия станет свободной только тогда, когда ты перестанешь жрать пельмени, дрочить и сидеть дома. Только так, только так и не иначе. Это был Жуков, и я очень прошу вас распространить этот мой крик души. Я не знаю конкретного адресата, но мне кажется очень важным, чтобы это видео посмотрело как можно больше людей».

Этот призыв также не содержит каких-либо ограничений на методы действий («делайте всё, на что способны»), кроме как указание на пределы возможности конкретных исполнителей действий.

Семантика лексемы «отнять» в своем основном значении также имеет коннотацию «насильственное действие». Каких-либо указаний на использование именно ненасильственных форм борьбы в тексте рассматриваемого обращения не имеется.

Таким образом, в тексте обращения I содержатся призывы к борьбе с властью в России с произвольным выбором формы протеста, что включает в себя и действия насильственного характера, в частности, насильственный захват власти, вооруженный мятеж.

Как было показано выше, основной мотив действий, к которым побуждает автор, это мотив политической ненависти или вражды к действующей власти в России. Таким образом, в обращении Жукова Е.С. в видеозаписи «МИТИНГ 7 ОКТЯБРЯ, ИЛИ КАК СЛИВАЮТ FIPOTECT-GwcWfXHRjq4» с позиции лингвистической квалификации содержится призыв к борьбе с властью в России с произвольным выбором форм протеста, что включает в себя и действия насильственного характера, в частности, насильственный захват власти, вооруженный мятеж.

4.2. Как было указано выше, обращения 2, 3 и 4 корректно рассматривать как единый объект (далее — Обращение). Обращение посвящено исследованию такой формы активного политического протеста как ненасильственное сопротивление или гражданское неповиновение). Помимо экскурсов в теорию, в Обращении содержится призыв использовать различные мирные методы сопротивления (см. п. 3 настоящего заключения), используя для этого, в частности, перечень методов «ненасильственной борьбы».

Рассмотрим отдельные позиции этого перечня:
90. Отказ от уплаты налогов.
140…. изготовление фальшивых документов.
144. Препятствия работе учреждений (частным случаем является воспрепятствование работе избирательных комиссий).
148. Мятеж.
185»…. изготовление фальшивых денег.

Указанные действия имеют признаки преступлений. Основной мотив действий, к которым побуждает автор, это мотив политической ненависти или вражды к действующей власти в России.

В обращениях Жукова Е.С. в видеозаписях «МИРНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ ВОЗМОЖНА (Доказательства)-1еишК0г141Е», «МИТИНГИ ЧТО ДАЛЫПЕ – IVfIlMQUq3U» и «БОЙКОТ ВЫБОРОВ – ЭТО ЛИШЬ НАЧАЛО – QJvzX8DgK60» (рассматриваемых как единый объект) с позиции лингвистической квалификации содержатся призывы к следующим действиям, совершаемым по мотивам политической ненависти или вражды: отказ от уплаты налогов, изготовление фальшивых документов, препятствия работе учреждений (частным случаем является воспрепятствование работе избирательных комиссий), мятеж, изготовление фальшивых денег.

Отдельно отметим такой пункт перечня, как п. 158. Самосожжение…
Жуков Е.С. выделяет самосожжение среди других форм протеста: «максимальное пожертвование движению. И это, конечно, будет вспоминаться веками. И если движение придет к власти, эти люди, конечно, будут признаны героями». Такая героизация насильственного и одного из самых варварских способов ухода из жизни, призыв к самоубийству позволяют предположить, что декларация необходимости использования только ненасильственных методов в борьбе за смену власти в России в Обращении используется для прикрытия соответствующей агитационной работы Жукова Е.С. на видеохостинге YouTube.

Использованная литература

1. Методические рекомендации по анализу коммуникативных интенций в рамках лингвистических и психолого-лингвистических исследований. М.: Институт криминалистики ЦСТ ФСБ России, 2014.
2. Методические рекомендации ПО классификации высказываний с точки зрения Объективной (иллокутивной) модальности в текстах на русском языке. М.: Институт криминалистики ЦСТ ФСБ России, 2011.
3. Баранов А.Н. Лингвистическая экспертиза текста. М.: Наука, 2007.
4. Лингвистическое исследование текстов для выявления в них призывов к осуществлению экстремистской деятельности. Методические рекомендации по интерпретации смысла призывов (типовая методика). М.: Институт криминалистики ЦСТ ФСБ России, 2008.
5. Методические рекомендации по классификации и анализу побудительных высказываний в текстах на русском языке. М.: Институт криминалистики ЦСТ ФСБ России, 2009.
6. Методические рекомендации по анализу высказываний, содержащих оценочный компонент (применительно к исследованию текстов экстремистской направленности на русском языке). М.: Институт криминалистики ЦСТ ФСБ России, 2010.
7. Методические рекомендации по выявлению в текстах призывов к осуществлению экстремистской деятельности, высказываний, содержащих негативные установки, отрицательные эмоциональные оценки, оскорбительные и унизительные характеристики, высказываний, направленных на обоснование и оправдание экстремистской деятельности. М.: Институт криминалистики ЦСТ ФСБ России, 2012.
8. Методические рекомендации по анализу текста как целостной структуры. М.: Институт криминалистики ЦСТ ФСБ России, 2012.
9. Методические рекомендации по анализу высказываний, направленных на возбуждение ненависти либо вражды. М.: Институт криминалистики ЦСТ ФСБ России, 2013.
10. Методические рекомендации по выявлению косвенных призывов экстремистской направленности в рамках лингвистических исследований. М.: Институт криминалистики ЦСТ ФСБ России, 2013.

Словари и справочники

1. Большой толковый словарь русского языка под ред. С.А. Кузнецова. Спб: Норинт, 2000.
2. Ефремова Т.Ф. Современный толковый словарь русского языка. М.: Астрель-Аст, 2006.
3. Кузнецов С.А. Большой толковый словарь русского языка. СПб.: Норинт, 2010.
4. Культура русской речи. Энциклопедический словарь-справочник / Под ред. Л.Ю. Иванова, А.П. Сковородникова, Е.Н. Ширяева. М.: Флинта: Наука, 2007.
5. Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. В.Н. Ярцева – 2-е изд., дополненное. М.: Большая Российская энциклопедия, 2002.
6. Русская грамматика. Т. 1, 2. М., 1980.
7. Энциклопедический словарь-справочник лингвистических терминов и понятий. Русский язык: В 2 т. / А.Н. Тихонов, Р.И. Хашимов, Г.С. Журавлева и др./ Под общ. ред. А.Н. Тихонова, Р.И. Xашимова. М.: Флинта; Наука, 2008.

Отзыв учёных-лингвистов опубликован на страницах Новой газеты. В нём содержится анализ экспертизы по видеообращениям студента Высшей школы экономики Егора Жукова. Приводим её текст.

В последнее время в деятельности российских судов и правоохранительных органов наблюдается заметное повышение роли лингвистических экспертиз. Можно было бы только приветствовать такое стремление отечественной фемиды к совершенствованию судебно-экспертной практики, если бы этот процесс был обеспечен экспертными силами надлежащего уровня и компетенции и механизмами контроля со стороны всего научного сообщества.
Закреплённые недавно законодательно за Российской академией наук функции высшего экспертного учреждения, обеспечивающего деятельность государственных органов и организаций, позволяют, как кажется, осуществлять научный контроль над лингвистической экспертной деятельностью. На практике, однако, это не происходит.

Обычным делом стало использование в следственной и судебной практике неквалифицированных и недобросовестных лингвистических экспертиз, авторы которых, не располагая специальными знаниями и не владея методикой и процедурами экспертного анализа, считают для себя позволительным выносить суждения по вопросам, от которых зависят человеческие судьбы.

Объектом нашего внимания стало Лингвистическое исследование видеообращений студента Егора Жукова, подготовленное на основе материала видеозаписей Е.Жукова <…>. Перед экспертом ставился вопрос: имеются ли с позиции лингвистической квалификации в перечисленных выше видеозаписях призывы к осуществлению незаконной деятельности? <…>
Эксперт рассматривает обращение Егора Жукова «МИТИНГ 7 ОКТЯБРЯ ИЛИ КАК СЛИВАЮТ ПРОТЕСТ», усматривая призывы в следующих фразах:

«Нужно хвататься за любые формы протеста.
Делайте всё, на что способны.
С системой нужно жестко и планомерно бороться».

Действительно, фразы имеют побудительную или частично побудительную семантику (по поводу слова нужно можно было бы сделать некоторые оговорки, но для нас в данном случае это даже не так важно). Не обращаясь к авторитетным словарям, эксперт выступает с собственной интерпретацией используемого Егором Жуковым понятия протеста: Формы протеста разделяются на насильственные и ненасильственные. К крайним насильственным формам протеста относятся насильственный захват власти, вооружённый мятеж.

Это произвольная интерпретация эксперта, которая решительно расходится с лингвистическими данными. Обратимся к словарному толкованию слова протест (финансовое и морское значения оставим в стороне):

БОЛЬШОЙ ТОЛКОВЫЙ СЛОВАРЬ РУССКОГО ЯЗЫКА ПОД РЕД. С. А. КУЗНЕЦОВА
«ПРОТЕСТ, -а; м. [от лат. protestari — заявлять публично]. Официальное заявление о несогласии с чем-л. (обычно с каким-л. решением, постановлением). Протест против зажима критики. Протест прокурора. Заявить протест. Принести протест. Выразить протест. Выступить с протестом. Демонстрация протеста. // Решительное возражение против чего-л., проявление недовольства или нежелания сделать что-л. Молчаливый протест. друзей. Не обращать внимания на горячие протесты собравшихся».

Как мы видим, протест – это семиотический акт, выражение несогласия или недовольства, решительное возражение. Но выражение недовольства и вооружённый мятеж или насильственный захват власти – это абсолютно разные вещи. Лингвистические данные не дают никаких оснований объявлять подобные действия формами протеста. Насильственные действия в тексте вообще не упоминаются и не обсуждаются. Здесь имеет место типичное «вчитывание» в текст того смысла, которого в нём нет. Это совершенно недопустимо в лингвистическом анализе.

Яркий пример ложного прочтения – то, как эксперт трактует используемые Егором Жуковым слова любой и всё (любые формы протеста; делайте всё, на что вы способны):

«…призыв “приниматься за любые формы протеста” включает в себя и крайние насильственные формы протеста, как одни из возможных форм протеста. В пользу допустимости такой трактовки свидетельствует и высказывание Жукова Е.С. чуть выше по тексту о необходимости использования жёстких форм борьбы: “С системой нужно жёстко … бороться…” Также ниже по тексту в этом же обращении содержится ещё один призыв к борьбе с властью: “Основная сила не в лидерах, а в нас, в людях, в идее, в неистребимом желании сделать эту страну лучше и отнять у кремлевских мразей право распоряжаться судьбами людей, поэтому делайте всё, на что способны и не ждите чьей-то указки. <…> Этот призыв также не содержит каких-либо ограничений на методы действий (“делайте всё, на что способны”) кроме как указание на пределы возможности конкретных исполнителей действий. Каких-либо указаний на использование именно ненасильственных форм борьбы в тексте рассматриваемого обращения не имеется».

С лингвистической точки зрения это рассуждение крайне неубедительно. Хорошо известно, что в естественном языке слова типа всё или любой (кванторные выражения) понимаются по-разному в зависимости от контекста. Всё в естественном языке – это не «всё логически возможное», а «всё в рамках определённого круга представлений». Например, когда человек говорит: «Я сделаю для тебя всё!», мы примерно понимаем, что он имеет в виду, и в нейтральном контексте не трактуем это высказывание в том смысле, что человек готов в том числе взорвать соседний дом, чтобы у объекта любви вид из окна стал лучше. Если сказано: «Я буду рад любому подарку», в норме никто подумает, что человек будет рад, если ему подарят бомбу или дохлую кошку.

Эксперт делает абсолютно произвольный и ничем не обоснованный вывод:
«Таким образом, в обращении Жукова Е.С. в видеозаписи «МИТИНГ 7 ОКТЯБРЯ ИЛИ КАК СЛИВАЮТ ПРОТЕСТ – GwcWfXHRjq4» с позиции лингвистической квалификации содержится призыв к борьбе с властью в России с произвольным выбором форм протеста, что включает в себя и действия насильственного характера, в частности, насильственный захват власти, вооружённый мятеж».

Здесь трудно не вспомнить из Гоголя: «Я открыл, что Китай и Испания совершенно одна и та же земля, и только по невежеству считают их за разные государства. Я советую всем нарочно написать на бумаге Испания, то и выйдет Китай».

На самом деле для понимания того, каким Егор Жуков представляет множество возможных форм протеста и возможных действий, нужно рассмотреть ролик целиком. Основным объектом критики в этом ролике является не действующая власть, а Алексей Навальный и ФБК. Зрители ролика отлично это понимают, что видно по комментариям к нему. Одни пишут: да, ты лучше Навального, нам нужен такой глава оппозиции, а другие – мы все должны быть вместе, несмотря на разногласия.

Ролик начинается с того, что Егор Жуков говорит о снижении протестной активности, о том, что количество людей на митингах уменьшается. Он считает, что протест «сливается обоюдно» – и людьми, которые боятся выходить на митинги, и «так называемыми оппозиционными лидерами».

Анализируя митинг, Жуков говорит: «Единственное, что смогли придумать ребята из штаба Навального – это тупо орать однотипные кричалки около памятника Пушкину <…>. Мне пришлось напомнить, что планировалось шествие <…>. Навальный, выводя людей на улицы, надеется, что они сами что-то придумают… Поэтому получается скучно. <…> В штабе царит неэффективность, не принимают нововведений».

Например, Навальный слишком редко, по мнению Жукова, дает пресс-конференции. Скорость сбора подписей (речь о президентской кампании Навального) катастрофически замедлилась. Вообще Жуков считает, что не надо тратить столько времени и сил на выборную кампанию:

«Навальному не дадут победить на выборах, система не позволит. Поэтому нужно жёстко и планомерно бороться с системой. <…> Тут нужно хвататься за любые формы протеста. Болезнью вождизма наша страна уже не раз болела. <…> Сила настоящего протеста в самоорганизации и смене лидеров;
Основная сила не в лидерах, а в нас, в людях; Делайте все, на что способны, и не ждите чьей-то указки».

Если просмотреть ролик целиком, становится совершенно очевидно, что в нём нет призывов к чему-либо, связанному с насилием. Эксперт не изучил фразы в контексте, а вместо этого стал теоретизировать о том, что любой может подразумевать и «вооружённый».

Жуков завершает ролик словами: «Я не хотел никого обидеть, если высказался жёстко (о Навальном, Ляскине и пр. – прим.)… Хочу, чтобы вы прислушивались к критике в свой адрес и не называли всех своих критиков кремлеботами и провокаторами».

Таким образом, цель здесь – улучшить организацию мирных протестных акций, которыми и занимается ФБК Навального.

<…> Получается, что эксперт, фантазируя по поводу того, как можно понять вырванные из контекста фразы, вообще не соотнёс их с общим смыслом текста. В лингвистическом исследовании такое недопустимо. На самом деле выражения «любые формы протеста» и «всё, на что вы способны» в контексте обращения Жукова никоим образом не подразумевают насильственные действия. Обсуждается лишь необходимость большего разнообразия, креативности и инициативности по сравнению с теми формами мирных протестов, которые практикует штаб Алексея Навального.

Далее эксперт рассматривает ещё три ролика Егора Жукова: «МИРНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ ВОЗМОЖНА», «МИТИНГИ – ЧТО ДАЛЬШЕ?» и «БОЙКОТ ВЫБОРОВ – ЭТО ЛИШЬ НАЧАЛО» – и утверждает, что в них, «помимо экскурсов в теорию, <…> содержится призыв использовать различные мирные методы сопротивления».

Эксперт прибегает к следующему манипулятивному приёму. Из выступлений Егора Жукова он извлекает ссылки на отдельные пункты перечня методов «ненасильственной борьбы», рассмотренных в книге Джина Шарпа «От диктатуры к демократии», кстати, переведённой на русский язык и неоднократно изданной в России – например, отказ от уплаты налогов, изготовление фальшивых документов, препятствие работе учреждений, изготовление фальшивых денег и др. При этом упоминания об этих методах в ролике Егора Жукова подаются в качестве призывов к совершению соответствующих действий.

Здесь обращает на себя внимание, что, хотя эксперт ссылается на п. 3 своего заключения, в котором дано определение призыва, однако сам как будто забывает, что написано в этом пункте. А в нём призыв правильно характеризуется как директивный речевой акт и описаны его лингвистические признаки – прежде всего побудительный характер. Но дело в том, что в контексте выступлений Егора Жукова упоминания о методах «ненасильственной борьбы» не являются побудительными высказываниями, чего эксперт не может не понимать. Это тем более удивительно, что в первой части исследования эксперт сам же приводит соответствующие цитаты из этих обращений:

«В обращении 3 говорится, что “Сегодня мы обсудим все виды ненасильственной борьбы”. В обращении 4 есть ссылки на обращения 2 и 3. Кроме того, при формулировании основной задачи обращений используется практически идентичная лексическая конструкция: “Власть в России можно сменить только мирным путём. Я уже снял два ролика на этот счёт, но я не устану это повторять, пока это не станет “мейнстримным” мнением… “А пока ты можешь посмотреть вот это видео (здесь демонстрируются заставка видеозаписи, содержащей обращение 3), в котором представлены все, не только наиболее эффективные, а все существующие виды ненасильственной борьбы”».

Мы выделили здесь слово «обсудить». Вряд ли эксперт может не понимать, что обсудить что-либо – совершенно не означает призывать к этому. Однако, анализируя наличие в тексте призывов, эксперт вырывает отдельные пункты списка из контекста, делая вид, что это и есть то, к чему автор обращений призывает, хотя автор всего лишь рассказывает об исследовании и предлагает его обсудить. Это трудно назвать иначе, чем передергиванием.

Очень лукаво выглядит также формулировка эксперта «Помимо экскурсов в теорию…» Но ведь это вовсе не «помимо»: список всех существовавших в истории форм ненасильственной борьбы – это и есть часть экскурса в теорию! О чём же в действительности эти обращения Жукова? Они имеют просветительский характер.

Жуков говорит о ненасилии. Он приводит результаты исследования политолога Эрики Ченовет, которое доказало, что в мире ненасильственная политическая борьба с 1900 года вдвое чаще приводила к успеху, чем насильственная (мы не останавливаемся здесь на том, насколько достоверны эти результаты). Жуков подчёркивает, что насилие претит ему и по этическим соображениям, но вот теперь научно доказано, что ненасилие лучше и в смысле эффективности.

В своих роликах он повторяет это раз за разом и говорит, что будет повторять этот вывод, пока он не станет общим местом. Он просит не писать в комментариях, что революция невозможна без крови и что насилие всё же необходимо, предлагая посмотреть его ролик, где излагаются результаты исследования.

Далее он цитирует список из книги Шарпа. В этом списке есть такие забавные пункты, как отказ от исполнения супружеских обязанностей – здесь автор ссылается на комедию «Лисистрата» древнегреческого драматурга Аристофана, и такие драматические, как самосожжение. Список имеет дескриптивный, а не прескриптивный характер. Он призван обобщить и систематизировать способы, которые люди в разное время и в разных странах использовали для выражения политического протеста. Всего их в списке около двухсот.

Некоторые из пунктов комментируются – например, рассказывается, как по призыву Ганди индийцы перестали покупать соль, чтобы оказать давление на британских колонизаторов, и выпаривали соль дома. Это совершенно не значит, что Жуков призывает всех выпаривать дома соль. Идея Егора Жукова состоит в том, что ненасильственные методы результативнее насильственных, а арсенал их очень велик, причём Жуков подчеркивает, что можно придумать новые, необычные. Говорить, что Егор Жуков, рассказывая о способах ненасильственного сопротивления, призывает реализовать все эти способы, просто абсурдно.

Отдельно эксперт останавливается на таком пункте перечня из книги Шарпа, как п. 158. Самосожжение…, и комментарии Егора Жукова: «Максимальное пожертвование движению. И это, конечно, будут вспоминать веками. И если движение придёт к власти, эти люди, конечно, будут признаны героями».

Эксперт видит здесь призыв к самоубийству, что, разумеется, неверно. Если мы вспоминаем чешского студента Яна Палаха, который совершил акт самосожжения в знак протеста против ввода советских войск в Чехословакию в 1968 году, если мы восхищаемся мужеством Анатолия Марченко, который держал смертельную голодовку с требованием освободить политзаключенных и погиб в 1986 году, это совершенно не означает, что мы призываем всех людей покончить с собой в знак протеста.

Наконец, полностью противоречит содержанию роликов Егора Жукова такой вывод эксперта: «Декларация необходимости использования только ненасильственных методов в борьбе за смену власти в России в обращении используется для прикрытия соответствующей агитационной работы Жукова на видеохостинге «YouTube».

Идея ненасилия – ключевая для Егора Жукова, это сквозной мотив всех его роликов. Это не декорация, не прикрытие, а смысловой стержень его рассуждений. Он последовательно и настойчиво проводит идею большей эффективности ненасильственных методов политической борьбы, приводя примеры и статистические данные. Альтернатива – насильственные методы – в его материалах даже не рассматриваются. Егор Жуков не просто не призывает к насилию. Он идеолог и пропагандист мирного, ненасильственного политического протеста.

Итак, что же делает эксперт? Он вырывает фразы из контекста и приписывает им тот смысл, которого они в контексте совершенно не имеют. Он бездоказательно называет призывами фразы, не имеющие никаких признаков побудительности и в контексте выполняющие абсолютно другую иллокутивную функцию. Он игнорирует общий смысл анализируемого текста, причём выраженный в нём очень ясно и последовательно, и приписывает ему выдуманное практически противоположное содержание.

С лингвистической точки зрения такие манипуляции с объектом исследования недопустимы. Мы вынуждены констатировать, что представленная экспертиза не отвечает требованиям научной объективности и обоснованности и в силу этого является недостоверной. Не говоря уже о том, что цена такой научной недобросовестности – сломанная жизнь человека.

Академик РАН, доктор филологических наук Юрий Дереникович Апресян,
Член-корреспондент РАН, доктор филологических наук Елена Львовна Березович,
Член-корреспондент РАН, доктор филологических наук Николай Павлович Гринцер,
Член-корреспондент РАН, доктор филологических наук Анна Владимировна Дыбо,
Ведущий научный сотрудник сектора теоретической семантики Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН, кандидат филологических наук, Ирина Борисовна Левонтина,
Академик РАН, доктор филологических наук Александр Михайлович Молдован,
Член-корреспондент РАН, доктор филологических наук Фёдор Борисович Успенский

Обвинение блогера Владислава Синицы, опубликовавшего твит о детях силовиков, основано на проведении лингвистической экспертизы «Центра социокультурных экспертиз». Доцент Высшей школы экономики, кандидат исторических наук Дмитрий Дубровский, занимающийся вопросами фальсификации судебных экспертиз, на страницах «Новой газеты» выступил с мнением по поводу объективности этой экспертизы.

Экспертизу по делу блогера Владислава Синицы проводили сотрудники «Центра социокультурных экспертиз» Александр Тарасов и Наталия Крюкова. Этот центр хорошо известен тем, кто интересуется политической историей России. В послужном списке его сотрудников – экспертизы по делам Pussy Riot, «Свидетелей Иеговы» и историка Юрия Дмитриева. Всякий раз эти эксперты выступают исключительно на стороне обвинения.

Как однажды чистосердечно заявил в одном из процессов один из ведущих экспертов этого центра, доктор культурологии Виталий Батов, он «всегда делает то, что хочет от него заказчик».

Эти эксперты, выросшие в недрах Института культурологии, довольно часто готовят экспертизы, поражающие своей новизной и глубиной прочтения. Так, Наталия Крюкова (преподаватель математики начальных классов по базовому образованию) и тот же Виталий Батов известны, в частности, экспертизой, в которой фраза «убей в себе раба» была признана экстремистской. Не менее поразительны и другие их работы, всякий раз исполняющие любые капризы следствия, в которых полиция и иные сотрудники государственных органов представали исключительно как «cоциальная группа».

Полагаю, что возмущение экспертного сообщества абсолютным и запредельным бесстыдством, с которым эксперты центра обслуживают обвинительную сторону, уже привели к некоторому ограничению их когда-то всесильного влияния в Москве, и теперь они чаще делают экспертизы по заказу регионов. Но в случае с блогером Синицей, видимо, оказалось, что только эксперты этого центра согласны подписать настолько чудовищное заключение.

Действительно, отдельно вырванная из контекста фраза блогера звучит не очень этично и даже угрожающе, однако международные стандарты и Европейский суд постоянно призывают оценивать не только само высказывание, но и его контекст, размер аудитории, оценку потенциальной угрозы.

Конечно, эксперты Наталия Крюкова и Александр Тарасов получили недвусмысленное задание – прямо в тексте экспертного заключения они честно признаются, что у следствия возникла необходимость исследовать высказывание блогера Синицы на предмет «наличия признаков призыва пользователей – широкого круга лиц, применять насилие в отношении близких родственников сотрудников правоохранительных органов, призывов к похищению детей исключительно сотрудников правоохранительных органов с последующей расправой над ними, иных признаков возбуждения вражды и ненависти ко всем сотрудникам правоохранительных органов и членам их семей».

Тут мне сразу вспомнилась старая шутка: правильный вопрос преподавателя истории должен выглядеть так: «Между кем и кем были греко-персидские войны?»

В общем, в ответ на настоятельную просьбу следствия эксперты – кандидат педагогических и политических наук соответственно (то есть ни одного лингвиста) – немедленно выдали заключение. «Немедленно» – это не фигура речи, заключение подготовили за рекордных четыре дня.

Само заключение состоит из 20 страниц, а то, что авторы называют «анализом», занимает четыре страницы. Блогер Синица в ответ на реплику пользователя «Голос Мордора», где протестующие описываются как «трусливые дрищи», которым не следует задирать полицию, поскольку «в следующий раз они [полицейские] не будут такими добрыми и вежливыми», отвечает, что такого рода действия могут иметь и последствия в виде возможной мести. Обсуждается совершенно гипотетическая ситуация возможной мести в ответ на возможную эскалацию насилия в отношении протестующих.

Но эксперты Крюкова и Тарасов немедленно квалифицируют упоминание полиции в тексте Синицы как приём манипуляции – создание «образа врага», а затем обобщают, что «негативное отношение к этой группе пользователь <…> выражает в форме вербальной агрессии и стёба, которые демонстрируют деструктивное поведение, противоречащее нормам существования в обществе, наносящее моральный и физический ущерб окружающим, а также вызывающее психологический дискомфорт других коммуникантов».

Специалисты АНО «Судебный эксперт» филологи Мария Куликова и Александр Карагодин в своём альтернативном заключении, которое предоставила сторона защиты, как раз и указывают на то, что высказывание по поводу детей является, прежде всего, воображаемым, там отсутствует категория призыва к подобным действиям; более того, речь идёт о спонтанном реактивном высказывании, которое было результатом провокации в тексте пользователя «Голос Мордора», предсказывающем насилие в отношении протестующих со стороны полиции. Никакого противопоставления в самом высказывании нет, и потому невозможно рассматривать его как реальный призыв к действию.

Однако наличие альтернативного заключения вовсе не смутило судью, который привычно – а это очень распространенная ситуация, – никак не оценивая содержание заключений, видимо, «по внутреннему убеждению», полагает, что заключение кандидата педагогических наук Крюковой и политолога Тарасова «объективно», а вот двух практикующих филологов – нет.

РЕЦЕНЗИЯ
НА ЗАКЛЮЧЕНИЕ СУДЕБНО-ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ЭКСПЕРТИЗЫ
по административному делу № 2а-1270/2019 от 26 июня 2019 г.
29 июля 2019 г.                                                                             г. Москва

Академик РАЕН, доктор филологических наук, профессор, председатель правления Гильдии лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам (специальность: «10.02.01 – Русский язык», стаж работы 44 года, стаж экспертной работы свыше 30 лет), действительный член Гильдии лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам (удостоверение судебного эксперта №0080; свидетельство эксперта №079-01/17-СЭ), Михаил Викторович ГОРБАНЕВСКИЙ,

кандидат филологических наук, доцент кафедры стилистики русского языка факультета журналистики Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова (специальность: «10.01.10 – Журналистика», стаж работы 40 лет, стаж экспертной работы свыше 20 лет), действительный член Гильдии лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам (удостоверение судебного эксперта №0234; свидетельство эксперта №065-12/17-СЭ), Елена Станиславовна КАРА-МУРЗА

на основании запроса адвоката Попова И.В. от 25.07.2019 г., рег.№60/83 в Адвокатской палате Псковской области, выполнили консультативное рецензирование судебно-лингвистической экспертизы В.Н. Белоусова и А.К. Руденко (ФГБОУ ВО МГЛУ), произведённой по материалам административного дела № 2а-1270/2019 26 июня 2019 г. на основании определения Псковского городского суда Псковской области от 26 апреля 2019 г.

При рецензировании использованы следующие источники:

НОРМАТИВНЫЕ ДОКУМЕНТЫ:
1. Конституция Российской Федерации. – Электронный доступ: http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_28399/
2. Уголовный кодекс Российской Федерации от 13.06.1996 г. № 63-ФЗ (ред. от 06.07.2016 г.) //http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_10699/
3. УК РФ Статья 205.2. Публичные призывы к осуществлению террористической деятельности, публичное оправдание терроризма или пропаганда терроризма. – http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_10699/c2877fe51a75f612e1df0f008c620980638457ba/
4. «О противодействии терроризму»: Федеральный закон от 06.03.2006 № 35-ФЗ (ред. от 06.07.2016) http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_58840/
5. «О средствах массовой информации»: Федеральный закон от 21.12.1991 № 2124-1 (ред. от 06.06.2019). – http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_1511/
6. Федеральный закон от 31.05.2001 №73-ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности» – https://base.garant.ru/12123142/
7. Приказ Минюста РФ от 9 марта 2006 года №36 «О перечне родов (видов) экспертиз». – http://rusexpert.ru/public/guild/17.pdf/
8. О некоторых вопросах судебной практики по уголовным делам о преступлениях террористической направленности: Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 9 февраля 2012 г. № 1 г. Москва // 17 февраля 2012 г. Российская газета – Федеральный выпуск № 5708 (35)
9. Рабатский план действий о запрете пропаганды национальной, расовой и религиозной ненависти, представляющей собой подстрекательство к дискриминации, вражде и насилию http://www.sova-center.ru/racism-xenophobia/ publications/ 2014/11/d30593/

НАУЧНО-МЕТОДИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА ПО СУДЕБНОЙ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ЭКСПЕРТИЗЕ и ТЕОРИИ ЖУРНАЛИСТИКИ:
1. Аверьянова Т.В. Судебная экспертиза. Курс общей теории. – Москва: Юридическое издательство Норма, 2009
2. Бабич О.В. Диагностика речевых действий по оправданию терроризма или идеологии экстремизма // Сборник материалов конференции «Язык и право: актуальные проблемы взаимодействия», 2015 г. – Электронный доступ: http://www.ling-expert.ru/conference/langlaw5/babich.html/
3. Баранов А.Н. Лингвистическая экспертиза текста. – Москва, 2007
4. Баранов А.Н. Скрытое (имплицитное) утверждение в лингвистической экспертизе текста // Труды первой Интернет-
конференции «Право как дискурс, текст и слово», 2010. Электронный доступ: http://lawlibrary.ru/article2352255.html/
5. Бельчиков Ю.А, Горбаневский М.В., Жарков И.В. Методические материалы по вопросам лингвистической экспертизы спорных текстов СМИ – М., 2010 (Роскомнадзор)
6. Бринёв К.И. Справочник по судебной лингвистической экспертизе. – Москва: Либерком, 2012.
7. Бринёв К.И. Теоретическая лингвистика и судебная лингвистическая экспертиза. – Барнаул, 2009
8. Вартанова Е.Л. Теоретический анализ российской медиасистемы: между общим и особенным, формальным и неформальным. – Вопросы теории и практики журналистики, 2013. – Электронный доступ: https://cyberleninka.ru/article/v/teoreticheskiy-analiz-rossiyskoy-mediasistemy-mezhdu-obschim-i-osobennym-formalnym-i-neformalnym/
9. Галяшина Е.И. Лингвистика vs экстремизма. В помощь судьям, следователям, экспертам. – Москва, 2006
10. Галяшина Е.И. Ошибки судебной лингвистической экспертизы // Экспертизы – нерешённый вопрос российского правосудия: пособие для судей, а также начинающих юристов, журналистов и правозащитников. – Москва, 2013
11. Голиков Л.М. Оправдание терроризма как речевое действие // Вестник Череповецкого государственного университета. Филологические науки. – 2017, № 1. – С. 106-112
12. Довгалева Е. Лингвистическая экспертиза материалов по делам об оправдании терроризма и иной террористической деятельности. – Электронный доступ: http://lingvo-sud-expert.ru/publications/item/20008/
13. Ермоленкина Л.И. Метаречевые реализации дискурсивной идеологии информационно-аналитического радио (на примере канала «Эхо Москвы») // Вестник Томского государственного педагогического университета, 2014. Электронный доступ: https://vestnik.tspu.edu.ru/files/vestnik/PDF/articles/yermolenkina_l._i._145_152_10_151_2014.pdf/
14. Как провести лингвистическую экспертизу спорного текста? Памятка для судей, юристов СМИ, адвокатов, прокуроров, следователей, дознавателей и экспертов. 2-е изд., испр. и доп. / Под ред. М.В. Горбаневского. – Москва: Юридический Мир, 2006.
15. Кара-Мурза Е.С. Лингвистическая экспертиза как процедура политической лингвистики // Политическая лингвистика. – Екатеринбург, 2009. – № 1 (27). – С. 47-71
16. Кукушкина О.В. Сафонова Ю.А., Секераж Т.Н. Методика проведения судебной психолого-лингвистической экспертизы материалов по делам, связанным с противодействием экстремизму и терроризму. – Москва: ФБУ РФЦСЭ при Минюсте России, 2014
17. Кукушкина О.В. Сафонова Ю.А., Секераж Т.Н. Теоретические и методические основы судебной психолого-лингвистической экспертизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму. – Москва: ФБУ РФЦСЭ при Минюсте России, 2011
18. Лингвистическое исследование текстов для выявления в них призывов к осуществлению экстремистской деятельности. Методические рекомендации по интерпретации смысла призывов (типовая методика) / Под ред. Л.П. Крысина. – Москва, 2008
19. Медиасистема России / под ред. Е.Л. Вартановой. – Учеб. пособие. – Москва, Аспект Пресс, 2015
20. Осадчий М. А. Русский язык на грани права: Функционирование современного русского языка в условиях правовой регламентации. – Москва, 2013
21. Основы творческой деятельности журналиста / Под ред. С. Г. Корконосенко – Санкт-Петербург, 2000
22. Новое в зарубежной лингвистике. Вып.17. Теория речевых актов: Пер. с англ. – Москва, 1986
23. Психолингвистическая экспертиза ксенофобии в средствах массовой информации: Методические рекомендации для работников правоохранительных органов. — Москва: Смысл, 2003 24. Ратинова Н.А., Кроз М.В. О противодействии экстремизму негодными средствами: правовой, психологический и этический аспекты // Теория и практика судебной экспертизы: научно-практический журнал. 2013. № 1 (29). С. 35-42
25. Стернин И.А. Введение в речевое воздействие. – Воронеж: Кварта, 2001
26. Стернин И.А. Выявление признаков возбуждения расовой и национальной вражды в лингвистической экспертизе текста. Методическое пособие. – Воронеж: Гарант, 2010
27. Стернин И.А. Проблема скрытых смыслов в лингвистической экспертизе. Электронный доступ: https://docplayer.ru/29818432-I-a-sternin-problema-skrytyh-smyslov-v-lingvisticheskoy-ekspertize.html/
28. Судебная экспертиза: типовые ошибки / под ред. Е.Р. Россинской. – Москва, Проспект, 2015. – Изд. 2
29.Судебные экспертизы в гражданском судопроизводстве: организация и практика / под ред. Е.Р. Россинской. – Москва: Издательство Юрайт; ИД Юрайт, 2011
30. Типовая методика лингвистической экспертизы. – Москва: ЭКЦ МВД России, 2009
31. Цена слова. Из практики лингвистических экспертиз текстов СМИ в судебных процессах по защите чести, достоинства и деловой репутации. – Москва: ФЗГ, 2002
32. Щербинина Ю.В. Методы диагностики речевой агрессии // Прикладная психология и психоанализ. 2001. № 3
33. Экспертизы – нерешённый вопрос российского правосудия: пособие для судей, а также начинающих юристов, журналистов и правозащитников» – Москва: ФЗГ, 2013
34. Экспертные исследования по делам о признании информационных материалов экстремистскими: теоретические основания и методическое руководство / Кузнецов С.А., Оленников С.М. – Москва, 2014.

СЛОВАРНЫЕ ИЗДАНИЯ:
1. Ефремова Т.Ф. Новый толково-словообразовательный словарь русского языка. – Москва, 2000
2. Квеселевич Д.И. Толковый словарь ненормативной лексики русского языка-М.,2005
3. Современный толковый словарь русского языка /под ред. проф. С. А. Кузнецова. – Санкт-Петербург, Норинт, 2003
4. Стилистический энциклопедический словарь русского языка / под ред. М.Н. Кожиной. – Москва, 2003
5. Толковый словарь русского языка начала XXI века. Актуальная лексика./ Под ред. Г.Н. Скляревской. – Москва, 2007

РЕЦЕНЗИЯ

А. Общие положения.
Судебная экспертиза определяется как «процессуально регламентированное экспертное … исследование устного и (или) письменного текста, завершающееся дачей письменного заключения по вопросам, разрешение которых требует применения специальных познаний» (см. Судебные экспертизы в гражданском судопроизводстве: организация и практика / под ред. Е.Р. Россинской. – М: Издательство Юрайт; ИД Юрайт, 2011). Деятельность лингвиста-эксперта регулируется законодательно – ФЗ № 73 «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации». Причем его юрисдикция распространяется как на экспертов, работающих в государственных учреждениях, так и на высококвалифицированных специалистов, которые, работая в вузах, в академических институтах, в индустриях, привлекаются к выполнению экспертиз благодаря своим познаниям.

В теории судебной экспертизы сформулированы общие принципы допустимости методов: «законность и этичность, научность, точность, надежность, безопасность, эффективность и воспроизводимость» (Россинская Е.Р., Галяшина Е.И., Зинин А.М. Теория судебной экспертизы. – М.: Норма, 2009).

Результаты исследования излагаются в экспертном заключении. Это особый жанр юридической документации в составе юридического подстиля делового стиля русского литературного языка. Экспертное заключение характеризуется определенными тематическими, композиционными и языковыми признаками и существует в двух поджанрах – заключения эксперта, которое выполняется по определению суда, и заключения специалиста, которое выполняется по заказу сторон судебного спора.

Оно должно соответствовать определенным требованиям, в числе которых важное место занимает научная обоснованность используемых экспертом теоретических положений и предлагаемых методов исследования, достоверность фактических данных. В этой связи важно отметить, что в соответствии со ст. 8 «Объективность, всесторонность и полнота исследований» Федерального закона от 31.05.2001 №73-ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности» «Эксперт проводит исследования объективно, на строго научной и практической основе, в пределах соответствующей специальности, всесторонне и в полном объеме». Указанное требование также содержится в ст. 57 УПК РФ: «3. Эксперт вправе… 4) давать заключение в пределах своей компетенции…».

Как в любом виде деятельности, в судебной экспертизе бывают ошибки – их выявлению, классификации и профилактике посвящено много специальных работ; см., например, в списке литературы: «Судебная экспертиза: типовые ошибки», издание подготовлено в основном коллективом ИСЭ МГЮА им. О.Е. Кутафина под редакцией его директора, профессора Е.Р. Россинской.

В судебно-экспертной деятельности сформировалось особое направление профессиональной критики. Критический анализ экспертных ошибок, вольных и невольных, воплощается в особом жанре научно-методической рецензии.

Все эти требования предъявляются и к судебной лингвистической экспертизе (СЛЭ), которая начала активно развиваться во второй половине 90-х гг. ХХ в. и официально вошла в список речеведческих криминалистических экспертиз приказом МВД в 2006 г. За истекшие годы в ее пределах как рода экспертиз сформировались такие виды, как экспертиза диффамационных деликтов (распространения порочащих сведений и оскорбления), экспертиза ненадлежащей рекламы, незаконной агитации, словесных форм экстремизма и многое другое.

За четверть века развития лингвистических судебных экспертиз сложилась научно-методическая база их производства. В ее основе общая теория СЭ (в последние годы она все чаще называется «экспертология») и частной теории лингвистической экспертизы как направление прикладной лингвистики. Функционировавшая в разных научных школах под разными названиями («лингвокриминалистика», «юрислингвистика», «судебное речеведение»), в последние годы она все чаще обозначается как «лингвоэкспертология» и достигла высокого уровня развития.

Завершающим этапом лингвоэкспертного исследования также является составление письменного заключения. Именно оно фигурирует в следствии и в судопроизводстве, обеспечивая корректность доказательной базы. Именно по его качеству можно делать выводы о научной компетенции и квалификации эксперта, о качестве всего проведенного исследования.

Указанные принципы означают прежде всего научную обоснованность, методологическую адекватность и логическую непротиворечивость теоретических положений, анализа фактических данных и выводов, что «предполагает научную, логическую и методическую грамотность проведенного исследования и изложения его результатов» (см. Бельчиков Ю.А, Горбаневский М.В., Жарков И.В. Методические материалы по вопросам лингвистической экспертизы спорных текстов СМИ: Издание Гильдии лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам, по заказу Роскомнадзора. М.: ИПК Информкнига, 2010).

В рамках указанных видов СЛЭ сложились и продолжают совершенствоваться стандарты производства экспертиз и написания жанра экспертных заключений в его жанровых разновидностях. По вышеупомянутым речевым деликтам разработаны и дорабатываются стандартные вопросники, содержательные и композиционные каноны текстов.

Законодательное оформление всё новых речевых правонарушений и преступлений требует создания новых типовых экспертиз. Так, формируется база для производства лингвистических экспертиз по ст. 205.2 УК РФ – оправдание терроризма (см. в списке литературы статьи О.В. Бабич, Л.М. Голикова, Е. Довгалевой). В 2019 году на повестку дня встала разработка типовой экспертизы по такому правонарушению, как выражение неуважения к власти в неприличной форме.

Учитывая политическую нагруженность многих речевых преступлений и правонарушений (от распространения порочащих сведений и оскорблений до призывов к экстремизму и оправданий терроризма), сегодня к этому роду судебных экспертиз предъявляются повышенные требования в плане научности, методологической адекватности и логической непротиворечивости (см. в списке литературы раздел проф. Е. И. Галяшиной об ошибках при производстве лингвистических экспертиз в коллективной монографии под ред. проф. Е. Р. Россинской). При наличии экспертных ошибок, при подозрении на них применяется профессиональная критика в вышеупомянутом жанре научно-методической рецензии.

Б. Рецензирование заключения экспертов В.Н.Белоусова и А.К.Руденко.

I. Анализ представленного для исследования «Заключения судебно-лингвистической экспертизы» проводился исключительно в пределах компетенции специалиста-лингвиста.
Рецензирование проводилось с указанием требований к производству и оформлению отдельных этапов экспертного исследования, после чего осуществлялось сопоставление фрагментов заключения, формулировался общий вывод.

1. «Заключение судебно-лингвистической экспертизы» В.Н. Белоусова и А.К. Руденко, произведенное по материалам административного дела № 2а-1270/2019 на основании определения Псковского городского суда Псковской области от 26 апреля 2019 года, представляет собой комиссионную лингвистическую экспертизу, в которой должны быть реализованы лингвистические специальные познания экспертов.

2. В целом рецензируемое экспертное заключение В.Н. Белоусова и А.К. Руденко выполнено с учетом требований Федерального закона от 31.05.2001 №73-ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности». В композицию заключения входят многие из необходимых компонентов: дана подписка экспертов, предоставлены сведения об экспертах, место и время производства экспертизы.

Однако, по неизвестным причинам, отсутствуют данные о специальности экспертов. Как не раз отмечалось специалистами, филологическое образование имеет две специализации – литературоведческую и лингвистическую. О явлениях такого рода совершенно ясно говорится в работе Кукушкиной О.В. Сафоновой Ю.А., Секераж Т.Н. «Теоретические и методические основы судебной психолого-лингвистической экспертизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму» – М.: ФБУ РФЦСЭ при Министерстве юстиции РФ, 2011: «… нужно учитывать, что в филологии существует четкое разделение на лингвистов и литературоведов. Исходя из методов, применяемых в…исследованиях, эксперт филолог должен быть специалистом в области лингвистики, так как в «паспорт специальности» литературоведа не входит в качестве обязательного владение методами семантического описания значений языковых единиц и приемами экспликации имплицитно выраженных значений» (с.23). Таким образом, указание на лингвистическую специальность является крайне важным.

3. Как отмечалось выше, в экспертном заключении В.Н. Белоусова и А.К Руденко указано время и место производства экспертизы, однако отсутствуют сведения о том, где хранились материалы административного дела в период, когда эксперты не работали над спорными текстами.

Не охарактеризованы обстоятельства дела и материал для исследования. В частности, описание публикации журналистки С. Прокопьевой в Псковской ленте новостей ограничивается формулировкой «печатный текст под заголовком “Репрессии для государства”». Полное отсутствие типологической характеристики спорного текста С. Прокопьевой в разделе «Основания проведения исследования» соответствует полному отсутствию его дискурсивной характеристики в исследовательской части, что негативно отразилось на качестве анализа этого текста.

4. Крайне скудно в данном экспертном заключении представлен раздел библиографии: из семи наименований два представляют собой нормативные документы (законы РФ), одно наименование – словарь русского языка. В списке отсутствуют основополагающие работы лингвоэкспертологии – такие, как: а) Кукушкина О.В. Сафонова Ю.А., Секераж Т.Н. «Теоретические и методические основы судебной психолого-лингвистической экспертизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму», изданная Минюстом РФ в 2011году, б) Кукушкина О.В. Сафонова Ю.А., Секераж Т.Н. Методика проведения судебной психолого-лингвистической экспертизы материалов по делам, связанным с противодействием экстремизму и терроризму. – М.: ФБУ РФЦСЭ при Минюсте РФ, 2014; в) Экспертные исследования по делам о признании информационных материалов экстремистскими: теоретические основания и методическое руководство / Кузнецов С.А., Оленников С.М. – М., 2014, и др. Полностью отсутствует литература по экспертизе такого речевого преступления как оправдание терроризма. Полностью отсутствуют публикации авторов по данной конкретной лингвоэкспертной проблеме и вообще по лингвоэкспертной проблематике. Это заставляет сомневаться в компетентности соавторов рецензируемого заключения.

Между тем, надёжность полученных экспертных результатов во многом базируется на использовании научных трудов отечественных и зарубежных ученых, справочных данных, инструктивных и нормативных документов. Отсутствие в заключении лингвистической экспертизы вышеперечисленных библиографических источников позволяет оценить его как необоснованное (см. Бюллетень Верховного суда СССР,1982, №6, с.25, 26).

5. В лингвистической экспертизе важнейшее значение имеет методология и методика. Они определяют как характер исследования, так и полученные выводы. Без знания методологических основ невозможно верно интерпретировать материал, извлекаемый из спорного текста, и делать доказательные выводы.
В этой связи в методической литературе для судей, следователей и экспертов отмечается: «Заключение эксперта должно быть обоснованным и допустимым. Заключение ….оценивается как научно обоснованное, если оно в должном объеме содержит полное описание всех методов анализа текста и их обоснованности, полученные количественные и качественные результаты, пояснения умозаключений, суждений и логических выводов, которые были сделаны… Допустимость …состоит также в том, что методы и средства, используемые экспертом, должны быть надлежаще апробированы, а научные данные, положенные в основу его выводов, должны быть достоверно установлены…» (см. Галяшина Е.И. Лингвистика vs экстремизма. В помощь судьям, следователям, экспертам. – М., 2006,с.72).

В Методических пособиях Министерства юстиции РФ указано, что лингвистическая экспертиза «относится к семантическим исследованиям»; «лингвистический анализ этих средств позволяет установить, что именно сказано в тексте (о предмете речи, об отношении к нему, о целях сообщения адресату информации). По объекту и по цели этот анализ является семантическим. Лингвистический семантический анализ опирается прежде всего на знания о значениях языковых единиц и о способах их использования, в той или иной мере отражаемые в словарях и лингвистических описаниях (прежде всего в грамматиках)» (см. Кукушкина О.В. Сафонова Ю.А., Секераж Т.Н. «Теоретические и методические основы судебной психолого-лингвистической экспертизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму», М.: ФБУ РФЦСЭ при Минюсте РФ, с.21, с.33 и др.; Кукушкина О.В. Сафонова Ю.А., Секераж Т.Н. Методика проведения судебной психолого-лингвистической экспертизы материалов по делам, связанным с противодействием экстремизму и терроризму – М.: ФБУ РФЦСЭ при Минюсте РФ, 2014, с.15) [выделено нами – М.Г., Е.К-М.].

В рецензируемом экспертном заключении В.Н. Белоусова и А.К. Руденко обращает на себя внимание неточное и неполное обозначение «методов исследования», являющихся важнейшим аргументационным фактором судебного заключения (см. Бельчиков Ю.А, Горбаневский М.В., Жарков И.В. Методические материалы по вопросам лингвистической экспертизы спорных текстов СМИ – М., 2010, с.34). В нем перечислено большое количество методов, которые вообще не имеют отношения к анализу спорного текста в определенном судом аспекте. Экспертами В.Н. Белоусовым и А.К. Руденко заявлены следующие методы: 1. Коммуникативно-смысловой – для анализа функциональной направленности текста, 2. Структурный, с помощью которого выделяются структурные части текста и их логические связи. 3. Нормативно-стилистический – анализ текста в целом и его отдельных компонентов, 4.Функционально-прагматический – определяющий способность воздействовать на языковой сознание аудитории (см.с.2-3). Следует иметь в виду, что часть заявленных методов в языкознании просто не существует. Так, в лингвистике отсутствует коммуникативно-смысловой метод. Для анализа коммуникативной направленности текста используется либо функционально-стилистический метод, если речь идет о стилевой принадлежности и / или функциональном типе речи (описание, повествование, рассуждение), либо просто комплексный лингвистический анализ текста, одним из аспектов которого является выявление функций. Если же речь идет о текстовой функции какого-то средства в тексте, то используется филологический («герменевтический») анализ текста. Отсутствует в лингвистике и нормативно-стилистический анализ текста в целом. И наоборот, важным в работах такого рода является семантико-стилистический метод –– метод выявления так называемой стилистической маркированности слов и выражений, т.е. наличия оценочности, экспрессивных компонентов значения, которые непосредственно присутствуют в системно-языковой семантике слова и отражаются в словарях русского языка с помощью разнообразных стилистических помет. Если же анализируются указанные компоненты, возникающие в контексте употребления слова или выражения, но не отраженные при этом в словарях, тогда лучше говорить о функционально-стилистическом методе. Однако этот метод экспертами В.Н. Белоусовым и А.К. Руденко даже не упоминается.

Выявление соответствия / несоответствия разных речевых элементов текста некоей норме не поможет выявить речевой акт «оправдание». Вместе с тем известно, что при выявлении коммуникативной направленности, коммуникативного намерения высказывания в лингвистической экспертологии широко используется концептуальный аппарат теории речевых актов, однако об этой теории в рецензируемом заключении по неизвестным причинам не сказано ни слова. Функционально-прагматический анализ речи, позволяет выявить иллокутивную функцию высказывания, то есть «коммуникативную направленность», намерение, и определить тип речевого акта. И, наконец, «способность воздействовать на языковое сознание аудитории» не выявляет ни один лингвистический метод, более того, любое рассуждение на эту тему – всегда выход за пределы компетенции лингвиста-эксперта в область психологической экспертизы.

В заключении экспертов В.Н. Белоусова и А.К. Руденко отсутствует осознание того, что в настоящее время производство лингвистических экспертиз обеспечено, с одной стороны, целостной лингвоэкспертной методологией, а с другой – методиками, специфическими для разных видов речевых преступлений. Этот факт также позволяет усомниться в лингвоэкспертной квалификации соавторов.

Экспертное исследование, проведённое В.Н. Белоусовым и А.К. Руденко, нельзя признать методологически научно-обоснованным и допустимым.

Таким образом, следует сделать вывод о том,  заключение экспертов  В.Н. Белоусова и А.К.Руденко выполнено с нарушением требований закона, в частности Федерального закона №73 «О государственной судебно-экспертной деятельности.

II. В рецензируемом экспертном заключении В.Н.Белоусова и А.К.Руденко выявлены ошибки и недочеты, позволяющие поставить под сомнение его научную обоснованность, а также опыт экспертной работы авторов:

1. В тексте рецензируемого экспертного исследования отсутствует раздел «Определение основных понятий», который должен содержать дефиниции важнейших терминов, используемых экспертом.

Одна из обязанностей эксперта/ экспертов состоит в том, чтобы обеспечивать профессиональные интересы тех лиц, которым предстоит использовать заключение в качестве средства доказывания, а для этого «излагать ход и результаты исследования доступным литературным языком, указывая на выявленные в ходе исследования свойства и признаки объекта (факта, явления), мотивированно объясняя их…, и подробно объясняя специальные методические положения, новые малоизвестные методы и средства исследования со ссылкой на литературные источники» (см. Аверьянова Т.В. Судебная экспертиза. Курс общей теории М.: Юридическое издательство Норма, 2009, с 470). Очевидно, что соавторы-лингвисты В.Н.Белоусов и А.К.Руденко не стараются быть понятными юристам – адресатам своего текста: федеральному судье Э.В.Кузнецовой и другим работникам Псковского городского суда Псковской области.

В рецензируемой работе судом на разрешение экспертов поставлены вопросы, требующие определения следующих понятий: коммуникативное намерение (вопрос 1), а также определение речевых актов оправдания (вопрос 2), однако лингвистические (в том числе экспертные) дефиниции, стоящие за этими важнейшими терминами, в заключении экспертов не сформулированы. Отсюда – значительное количество общих положений, таких, как на с.4 «…коммуникативный эмоционально–оценочный замысел прослеживается уже в заглавии представленных на экспертизу материалов», не расшифровывая содержательный компонент «замысла». Далее в исследовании указывается, что автор спорных материалов «напоминает» о взрыве в Архангельске, «оценивает» взрыв, «высказывает свое мнение» – заглавная коммуникативная установка – о причинах взрыва, «акцентирует внимание» на отсутствии в России условий для политического активизма, «объясняет» причины проведенной акции и др. (см.с.5), а затем следует абсолютно бессодержательный вывод о том, что «Такая [какая же именно?] коммуникативная установка влечет за собой формирование сложного коммуникативно-прагматического целого [интересно, что же под этим целым имеется в виду?], в котором журналист С. Прокопьева наделяет государство негативными инвективными коннотациями…негативно характеризует работу силовых ведомств …» (см.с.5-6).

В разделе ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА СТАТЬИ экспертного заключения В.Н. Белоусова и А.К. Руденко отсутствует анализ этого текста в целом, как публикации определенного жанра, созданного для определенной передачи в рамках авторской программы и перепечатанного в типологически определенном медиаресурсе. Однако без такого анализа нельзя сделать правильные выводы о содержании текста, в частности о его коммуникативном предназначении (это – в компетенции лингвистов-экспертов).

Симптоматично, что и в формулировке первого вопроса, и в ВЫВОДАХ экспертного заключения В.Н. Белоусова и А.К. Руденко публикация С. Прокопьевой как материал для анализа описывается так: «Аудиозапись программы «Минутка просветления» на тему «Светлана Прокопьева в эфире «Эха Москвы» прольет свет на то, что осталось в тени, но заслуживает внимания». Слово ТЕМА употреблено совершенно неадекватно – для обозначения такого структурного элемента композитного медиатекста в рамках программы как анонс. Это означает, что у соавторов В.Н.Белоусова и А.К.Руденко отсутствуют достаточные знания о структуре медиатекста. Следовательно, их экспертные выводы не являются адекватными.

В заключении этого сверхкраткого лингвистического  лингвистического «исследования» (менее трёх страниц собственно анализа!), представляющего собой вырванные из текста цитаты, делается странный вывод, далёкий от вопросов, поставленных судом перед экспертами: «Языковое выражение эмоций через функции оценочности и и обобщения являются в представленных материалах осмысленными, по основному языковому каркасу кодифицированными, то есть поднятыми до понятийного уровня сознания, а следовательно, языковые до понятийного уровня сознания, а следовательно, языковые (лингвистические) средства используются автором преднамеренно в соответствии с коммуникативным замыслом» (с.7).
Напомним, что перед В.Н. Белоусовым и А.К. Руденко не ставился вопрос ни о вопрос ни о «преднамеренном» использовании речевых средств, ни о использовании речевых средств, ни о «коммуникативном замысле». Перед экспертами были поставлены четко сформулированные вопросы о «коммуникативном намерении оправдания терроризма» и о «лингвистических признаках оправдания терроризма» (см.с.2). Однако В.Н. Белоусов и А.К. Руденко «подменили» конкретный анализ общими рассуждениями.

2. В разделе «Результаты проведенного исследования» без предварительного описания сразу делается вывод о том, что в спорных текстах С. Прокопьевой «…содержатся высказывания, которым присуще коммуникативное намерение оправдания терроризма…» (см.с.8) и лишь после этого вводятся понятия «терроризм» и «оправдание». Причем для понятия «терроризм» эксперты используют правовое определение, данное в ФЗ «О противодействии терроризму» и в части 1 ст.205 УК РФ. Между тем существует и лингвистическое определение данного понятия, которое вполне коррелирует с правовым. Лексема терроризм в современном русском языке имеет следующее значение: «Политика устрашения и ликвидации политических противников с помощью террора, то есть диверсий, убийств, похищений и т.п.; тактика их осуществления» (см. Толковый словарь русского языка начала XXI века. Актуальная лексика. / Под ред. Г.Н.Скляревской. – М., 2007, с.982). Следует отметить, что в ст. 3 закона «О противодействии терроризму» (6 марта 2006 года № 35-ФЗ) дано следующее определение терроризма: «терроризм — идеология насилия и практика воздействия на принятие решения органами государственной власти, органами местного самоуправления или международными организациями, связанные с устрашением населения и (или) иными формами  противоправных насильственных действий».

Таким образом, эксперты В.Н. Белоусов и А.К. Руденко должны были бы выявить лексику с семантикой «насилия» и «устрашения», провести её анализ в контексте, а затем выявить средства положительной оценки со стороны автора спорных материалов.Однако лингвисты В.Н. Белоусов и А.К. Руденко избрали иной путь – сразу сделать правовой вывод об «оправдании терроризма»,  забывая, что в экспертной методической литературе прямо говорится о том, что «… эксперт не может и не должен решать вопрос о том, какие конкретные деяния попадают под юридическую квалификацию «терроризм», «экстремизм», «воспрепятствование законной деятельности», «нарушение тайны голосования», «нарушение целостности» и т.п. (см. Кукушкина О.В. Сафонова Ю.А., Секераж Т.Н. Теоретические и методические основы судебной психолого-лингвистической экспертизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму. – М.: ФБУ РФЦСЭ при Минюсте России, 2011, с.40). Таким образом, в данной части заключения экспертов В.Н. Белоусова и А.К. Руденко наблюдается выход экспертов за пределы профессиональной компетенции.

То же следует сказать и о характеристике ими молодого архангельского «взрывника» как «террориста» (см. с.6, 7), Причем лингвисты В.Н. Белоусов и А.К. Руденко, нарушая пределы своей профессиональной компетенции, рассуждают «о степени виновности и степени ответственности террориста», а также квалифицируют действия молодого человека как «террористические», «террористический акт», «преступление» (с.6, 8). Следует заметить, что подобная квалификация – прерогатива следствия и суда, юристов, а не лингвистов. Специалистами в области экспертологии не раз отмечалось, что «…эксперты стали интерпретировать языковые факты на основе правовых понятий… [выделено нами – М.Г., Е.К-М] …заключение эксперта может быть признано недопустимым доказательством, поскольку эксперт, отвечающий на правовые вопросы, выходит за пределы своей компетенции». (см. Галяшина Е.И. Судебная экспертиза вербальных проявлений экстремизма: правовые и методические проблемы /»Эксперт-криминалист», 2009, № 2; Галяшина Е.И. Ошибки судебной лингвистической экспертизы / Экспертизы – нерешенный вопрос российского правосудия: пособие для судей, а также начинающих юристов, журналистов и правозащитников» – М., 2013, с. 33). Именно этот недостаток присущ и рецензируемому заключению В.Н. Белоусова и А.К. Руденко.

3. Удивляет непрофессиональное толкование экспертами понятия «оправдание». Лингвисты используют слово «оправдание» в общеязыковом значении, не затруднив себя даже выделением контекстной семантики, а переписав четыре значения из словаря русского языка под ред.. С.А. Кузнецова (с.7). В.Н. Белоусов и А.К. Руденко, к сожалению, не воспользовались ни научным лингвистическим подходом к речевому акту «оправдание», ни квалификацией «оправдания» в рамках ст. 205.2 УК РФ, в которой оправдание дефинируется как «публичное заявление о признании идеологии и практики терроризма правильными, нуждающимися в поддержке и подражании».

Согласно теории речевых актов (см. Дж. Остин и Дж.Р. Серль: Новое в зарубежной лингвистике. Вып.17. Теория речевых актов: Пер. с англ. – М., 1986), высказывания, содержащие оправдание необходимости осуществления преступлений (геноцида, массовых репрессий, депортаций, совершения иных противоправных действий, в том числе применения нелегитимного насилия) в отношении групп лиц, выделяемых по признаку национальной, религиозной или иной принадлежности, в своем содержании должны иметь следующие признаки:

1. По своей коммуникативной направленности таковые высказывания должны содержать либо призывы к враждебной или противоправной деятельности по отношению к поименованным объектам, либо суждения, оправдывающие чьи-то враждебные или противоправные действия (или хотя бы их необходимость) по отношению к поименованным объектам.

2. В качестве объектов содержания таких высказываний должны выступать отдельные личности или социальные группы людей, объединенных по какому-либо значимому признаку (раса, национальность, идеология, религия и пр.)

Оправдание решает задачу изменения существующей оценки объекта речи в сторону её улучшения. Оправдание реализуется в виде: А) утверждения о правильности (справедливости, необходимости, возможности или желательности) каких-либо действий и взглядов, признаваемых другими (в данном случае законом) недопустимыми. Ср. Гитлер был прав; Он был вынужден это сделать. Б) положительной оценки лица, оцениваемого остальными негативно (ср.: Гитлер – молодец!).

И утверждение, и оценка могут быть подкреплены доводами. В качестве главного довода обычно используются ссылки: (1) на справедливость цели: (Мы/они сделали это, потому что хотели, чтоб всем было лучше); (2) на негативные внешние обстоятельства, которые послужили причиной нарушающих нормы действий (Мы/они вынуждены сделать это, потому что имело место следующее негативное положение дел…). Негативно воспринимаемые остальными действия оправдываемого лица при этом часто не описываются и остаются в тени (в отличие от обвинения).

При анализе речевого акта оправдание важно обратить внимание на позицию автора:

(1) он может частично признавать негативную сторону оправдываемого объекта речи (Да, он виноват, но…). (2) он может утверждать, что негативная общественная оценка предмета речи неправильна, и пытаться доказать это (Я/он молодец, прав, а вы/они не правы). В первом случае можно говорить о частичном оправдании кого/чего-либо; во втором – о полном оправдании, а при наличии героизации – о полном оправдании путем восхваления (см.: Кукушкина О.В. Сафонова Ю.А., Секераж Т.Н. Теоретические и методические основы судебной психолого-лингвистической экспертизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму. – М.: ФБУ РФЦСЭ при Минюсте России, 2011, с. 106-107).

С учетом изложенного, в качестве специальных лингвистических признаков оправдания терроризма подлежат рассмотрению а) суждения, выражающие оценку идеологии и (или) практики терроризма как правильных, справедливых, разумных, практически полезных; б) суждения, согласно которым идеология и (или) практика терроризма как возможная в будущем деятельность адресата текста являются целесообразными для адресата текста.

Важно отметить и следующее положение: «семантическим признаком оправдания является положительная оценка уже совершенных действий, признание их правильными через указание на наличие существенных причин (оснований) для их совершения и правильность избранного действия и, таким образом, не напрямую, а лишь косвенно может побуждать к аналогичным действиям в будущем. (см. Бабич О. В., Меликян В. Ю. Диагностика речевых действий по оправданию терроризма или идеологии экстремизма //Язык и право: актуальные проблемы взаимодействия. – 2015, с. 331-338).

Не владея методикой экспертного анализа, В.Н. Белоусов и А.К. Руденко в качестве средств «оправдания» манифестируют: а) негативную характеристику государства (безжалостное, репрессивное), б) стилистическую маркированность (ответочка, затащили, силком затащили), в) словообразовательные средства (путинская, силовик), клише-ярлык (проштампует решение), просторечные образования (гибэдэшники), грамматическую оформленность: наречно-предикатные и усилительно-выделительные слова (не мог, нет, буквально, вполне), вводные слова (на мой взгляд, главное), оценочные конструкции (думаю, что, посмотрим, что, надеюсь, что), смысловые повторы (жестокость порождает жестокость), которые к речевому акту «оправдание» в диспозиции статьи 205.2 УК РФ не имеют абсолютно никакого отношения.

4. Выявленные в рецензируемом экспертном заключении просчеты приводят экспертов В.Н. Белоусова и А.К. Руденко к недоказанным выводам о том, что в представленном материале «содержатся высказывания, которым имплицитно присуще преднамеренное коммуникативное намерение оправдания терроризму (так!), то есть подтекстовая информация, извлекаемая из содержательно-фактуальной информации…». Однако, во-первых, имплицитное (то есть скрытое, неявное) содержание высказываний экспертами не исследовалось, так же как не исследовались и средства, выражающие подтекстовую информацию (тропы, нарушение стандартного функционирования языковых средств и др.). Во-вторых, любой вывод эксперта нуждается в лингвистической доказательной базе, которая отсутствует в рецензируемом экспертном заключении.

Об ошибках такого рода в судебных экспертизах писала профессор Е.И. Галяшина, зам. заведующего кафедрой судебных экспертиз МГЮА им. О.Е. Кутафина: «…эксперты стали интерпретировать языковые факты …, анализировать «мысли автора текста», «вычитывать» из произнесённых слов коммуникантов скрытые или неявные смыслы, додумывать и домысливать за говорящими то, что не было сказано, но «имелось ввиду» (см. Галяшина Е.И. Ошибки судебной лингвистической экспертизы / Экспертизы – нерешенный вопрос российского правосудия: пособие для судей, а также начинающих юристов, журналистов и правозащитников» – М., 2013, с. 33). Аналогичное мнение находим на с. 21 пособия Кукушкиной О.В. Сафоновой Ю.А., Секераж Т.Н. «Теоретические и методические основы судебной психолого-лингвистической экспертизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму» Министерства юстиции РФ: «Недопустимо приписывать автору то или иное значение, если не найдены средства его выражения» [выделено нами – М.Г, Е.КМ.].

5. Самое существенное замечание к данному экспертному заключению состоит в том, что вопросы, поставленные на разрешение экспертов, вовсе не целиком и полностью входят в «компетенцию лингвистики». В теории и практике судебно-экспертной деятельности исследования подобного рода принято осуществлять в рамках комплексной экспертизы, с обязательным привлечением специалиста-психолога, так как ответ на поставленные вопросы неизбежно выходит за рамки компетенции исключительно лингвиста в силу самой объективной сущности.  «Текст есть продукт психической деятельности… Поэтому наиболее целесообразным является назначение по рассматриваемой категории дел психолого-лингвистической экспертизы <…> Основная задача экспертизы данного вида заключается в установлении на основе применения специальных знаний в области лингвистики и психологии наличия/отсутствия в тексте лингвистических и психологических признаков выражения определенного типа значения <…> Тип конфликта…, позиция автора… – все эти составляющие смысла текста требуют применения знаний в области социальной психологии… «То, что именно сказано, исследуется исследуется филологами. <…> Направленность сказанного исследуется психологами» (см. Кукушкина О.В., Сафонова Ю.А., Секераж Т.Н. Теоретические и методические основы судебной психолого-лингвистической экспертизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму. 2011, с. 18, с. 22-24).

В психологии «коммуникативное намерение» понимается как цель, ради которой производится речевое высказывание. Если следовать классификации высказываний по их общей цели, каждую из таких целей можно соотнести с обобщенной интенцией: сообщить, осведомиться о чем-либо или побудить к чему-либо. В любом коммуникативном акте можно выделить комплекс «породивших» его мотивационно-целевых первопричин. При этом, как правило, можно выделить уровень осознаваемых как коммуникатором, так и коммуникантом, целей, которые практически несложно сформулировать, и уровень далеко не всегда осознаваемых и потому крайне сложно формулируемых как коммуникантом, так и самим коммуникатором мотивов, связанных с его эмоциями, ассоциациями. Влияние сложного комплекса мотивов и целей на деятельность, общение и особенности взаимодействия людей неоднократно отмечалось самыми разными исследователями.

Как указывал А.А. Ухтомский, действительное и полное понимание чужой мысли становится возможным только тогда, когда мы вскрываем ее действенную, аффективно-волевую подоплеку… При понимании чужой речи всегда оказывается недостаточным понимание только одних слов, но не мысли собеседника. Но и понимание мысли собеседника без понимания ее мотива, того, ради чего высказывается мысль, есть неполное понимание. В силу вышесказанного, для выявления осознаваемого коммуникативного намерения автора необходимо учитывать весь контекст порождения текста, необходимо выявить мотивы автора, соотнести их с содержанием высказывания и по возможности отсечь лишнюю, факультативную информацию.

По мнению А.Н. Баранова, «факультативные следствия, в которых представлена факультативная, но вербализуемая информация, близки по своим свойствам предположениям…. Именно в этом смысле факультативные следствия следует рассматривать как аналоги выражения предположения, но не утверждения. Таким образом, анализируемые в экспертизе текста «скрытые, или имплицитные, утверждения должны быть обязательной и вербализуемой частью имплицитной части плана содержания языкового выражения» (Баранов А.Н. Лингвистическая экспертиза текста. – М., 2007, с. 46-47), остальные виды имплицитной информации не могут быть основанием для выводов эксперта.

6. Нельзя также не заметить грамматические и стилистические ошибки, допущенные соавторами заключения В.Н. Белоусовым и А.К. Руденко одновременно с ошибками теоретического характера.

Достаточно привести в качестве примера формулировку: в представленном материале «содержатся высказывания, которым имплицитно присуще преднамеренное коммуникативное намерение оправдания терроризму, то есть подтекстовая информация, извлекаемая из содержательно-фактуальной информации благодаря способности языковых единиц порождать ассоциативные и коннотативные значения, а также ввиду способности этих единиц приращивать смыслы…» Здесь обнаруживается и тавтология, и неправильное управление; кроме того, в описании коммуникативных процессов авторы подменяют субъект коммуникации (коммуникантов) его объектом (языковыми единицами).

ВЫВОДЫ:

Таким образом, «Заключение судебно-лингвистической экспертизы» В.Н.Белоусова и А.К.Руденко, произведенной по материалам административного дела № 2а-1270/2019 на основании определения Псковского городского суда Псковской области от 26 апреля 2019 года, копия которого представлена на рецензию, с лингвистической точки зрения, не является достаточно обоснованным, страдает неполнотой и поверхностным анализом спорных текстовых материалов.

Выявленные методические и исследовательские просчеты приводят экспертов В.Н. Белоусова и А.К. Руденко не только к значительному количеству недоказанных экспертных позиций, но и к недоказанным общим выводам по вопросам, поставленным  судом.

В ходе проведения исследования экспертами В.Н. Белоусовым и А.К. Руденко допущено нарушение ряда положений ФЗ №73 «О государственной судебно-экспертной деятельности».

Выявлен выход экспертами за пределы компетенции  лингвиста.

С лингвистической точки зрения, заключение В.Н. Белоусова и А.К. Руденко не может быть признано допустимым доказательством.