Рубрика: Мнение

С обновлением административного и уголовного законодательства в части обсуждения действий Вооружённых сил РФ пользователи социальных сетей оказались в ситуации неопределённости – распространяется ли действие новых статей на публикации, сделанные до вступления их в силу, почему слово «война» стала считаться и фейком и можно ли его использовать, накажут ли за фото с митинга, где зафиксирован антивоенный плакат, насколько безопасно писать в соцсетях под псевдонимом. На эти вопросы ответил юрист Центра защиты прав СМИ. Приводим его комментарий.

Новые законы касаются только зарегистрированных СМИ и журналистов, или и постов в социальных сетях?

 Новые нормы касаются всех граждан, вне зависимости от того, являются ли они журналистами, работают в зарегистрированном СМИ или просто распространяют информацию в социальных сетях или в блогах. Возбудить административное производство или уголовное дело могут за информацию, распространённую в любом месте и в любом виде. Например, за листовку, объявление на двери подъезда, пост на странице отдельного человека или на официальной странице СМИ в соцсети, за материал в печатном издании, на радио или на телевидении, на ролик на YouTube-канале, пост в Telegram и т.д.

Могут ли привлечь к ответственности по новым статьям за материалы, опубликованные до вступления закона в силу?

Если говорить об административной ответственности по статьям 20.3. 3 и 20.3.4 КоАП РФ, то это зависит от того, будут ли правоприменители считать эти правонарушения длящимися или нет. То есть какую дату будут считать датой совершения правонарушения.

Здесь есть два варианта. Первый – если датой совершения правонарушения будет считаться дата публикации. Закон не может иметь обратную силу, поэтому в этом случае новые нормы к старым публикациями применяться не будут.

Второй вариант – если датой совершения правонарушения будет считаться дата фиксации правонарушения, то есть тот момент, когда правоприменители увидели пост или другую публикацию, содержащую запрещённую информацию. В этом случае привлекать к ответственности по новым статьям КоАП смогут.

Вполне возможно, что будет работать именно второй вариант, при котором правонарушение будет считаться длящимся и привлекать к ответственности смогут и за публикации, которые были сделаны до вступления закона в силу. Такой принцип в России уже применяется, когда речь идёт о распространении материалов организаций, признанных нежелательными, или о распространении материалов Фонда борьбы с коррупцией, признанного экстремистской организацией.

Что касается статей 207.3, 280.3 и 284.2 УК РФ, то привлекать к ответственности по ним за публикации, которые появились до начала действия закона, вряд ли смогут. Такой вывод можно сделать из статьи 10 УК РФ, в которой чётко говорится, что обратную силу имеет только закон, который отменяет или смягчает уголовное наказание. А вот закон, который устанавливает или усиливает наказание, обратной силы иметь не может. Кроме того, Верховный суд неоднократно указывал, что, например, по уголовным статьям о фейках (ст. 207.1 и 207.2 УК РФ), которые существуют уже несколько лет, человека нельзя привлечь к ответственности за распространение заведомо ложной информации, совершённое до появления этих норм в Уголовном кодексе.

Почему слово «война» считают фейком и могут привлечь к административной ответственности за его использование?

Состояние войны – понятие, которое закреплено в статье 18 Закона «Об обороне». Согласно ей, состояние войны объявляется в случае вооружённого нападения на Россию другого государства или группы государств, а также в случае необходимости выполнения международных договоров РФ. Кроме того, состояние войны объявляется соответствующим федеральным законом.

Этот порядок сейчас не был соблюдён, состояние войны не было объявлено соответствующими документами, а действия Вооружённых Сил РФ на территории Украины в официальных источниках называются «специальной военной операцией». Отличаются и юридические последствия между «состоянием войны» и иных действий, связанных с применением военной техники.

Таким образом, поскольку состояние войны не объявлено, то за использование термина «война» могут привлечь к ответственности за распространение фейк-ньюс.

Могут ли привлечь к ответственности за антивоенные лозунги?

Да. Именно за это предусмотрена ответственность по статье 20.3.3 КоАП РФ. И сейчас уже есть подобные случаи. Например, в Красноярске местная жительница получила штраф в 30 тыс. рублей за пацифистскую надпись на снегу. Суд посчитал это дискредитацией действий Вооружённых Сил России.

При этом после привлечения к административной ответственности за аналогичное деяние в течение одного года уже будет привлечение к уголовной ответственности по статье 280.3 УК РФ.

Могут ли привлечь к ответственности за фотографии с митингов, на которых есть плакаты с антивоенными лозунгами?

Формально сам материал о проходящей акции не может быть поводом для привлечения к ответственности, например, по статье 20.3.3 КоАП, если в нём нет одобрения или призывов выходить на несогласованные митинги. Однако если в материале будут фотографии, на которых видны плакаты с лозунгами, то редакция потенциально может быть привлечена к ответственности за трансляцию плакатов.

Могут ли привлечь к ответственности по новым статьям за материалы, опубликованные анонимно или под псевдонимом?

Если речь идёт о материале, опубликованном в зарегистрированном СМИ, то у журналиста есть право распространять подготовленные им авторские материалы под своим именем, псевдонимом или без подписи. Это защищает безопасность журналиста. В этом случае редакция обязана хранить в конфиденциальности имя журналиста.

Раскрыть эту информацию редакция может только если требование поступит от суда в связи с находящимся в его производстве делом. Однако и в этой ситуации редакция может сослаться на статью 41 Закона «О СМИ» и не раскрыть имя журналиста, заявив, что материал является редакционным, подготовленным с участием иных сотрудников, и практически невозможно разграничить, где начинается работа одного журналиста и заканчивается работа другого.

Если редакция сохранит имя автора в тайне, то конкретный журналист не будет привлечён к ответственности. Однако в этом случае к административной ответственности, например, по статье 20.3.3 КоАП могут привлечь редакцию СМИ. Также к уголовной ответственности по новым статьям, например, если в материалах правоприменители увидят заведомо ложную информацию об использовании ВС России (статья 207.3 УК РФ), могут привлечь главного редактора.

Действие норм закона распространяется как на журналистов, блогеров, так и на анонимных пользователей.  В то же время существует мнение, что можно безнаказанно распространять любую информацию, если делаешь это под ником или в анонимном Telegram-канале. Однако стоит понимать, что на них также распространяются нормы закона, только в этом случае правоохранительным органом нужно будет приложить чуть больше усилий и доказать, что именно вы разместили спорную публикацию со своего IP-адреса. Как показывает практика, в случае необходимости распространителей информации успешно находят.

Громкое дело о ликвидации Правозащитного центра «Мемориал» послужило поводом для очередного скандального обсуждения. В поле внимания журналистов оказалось психолого-лингвистическое исследование, проведённое в АНО «Центр социокультурных экспертиз». Эксперты установили оправдание экстремизма в документах организации.

Журналист Новой газеты Андрей Заякин, сооснователь «Диссернета», изучил вопрос, касающийся профессиональной компетенции авторов исследования – лингвиста Натальи Крюковой и психолога Александра Тарасова.

Согласно публикации Новой газеты, Наталья Крюкова получила образование учителя математики. В 1987 году она защитила диссертацию на соискание кандидата педагогических наук по теме «Формирование эстетических суждений старшеклассников в процессе внеклассных занятий по искусству». Научных публикаций в журналах, рекомендованных ВАК или имеющих индексы цитирования (РИНЦ, Scopus, Web of Science), автору статьи найти не удалось.

Квалификация Александра Тарасова – переводчик-референт английского и немецкого языков. В 2002 году он защитил диссертацию на соискание учёной степени кандидата политических наук на тему «Международное сотрудничество в космосе после «холодной войны» и интересы России». Публикации в журналах ВАК у эксперта имеются. Однако, судя по названиям, вопросы психологии в период их написания, эксперта не занимали. К психологической науке, согласно расследованию Новой газеты, Александр Тарасов обратился в 2021 году, когда освоил программу «Психолого-педагогические основы высшего медицинского и фармацевтического образования» в объёме 144 академических часа.

Отсутствие у Натальи Крюковой специальных познаний в области судебной лингвистики было установлено и ранее. Новая газета приводит в пример дело о вымогательстве взятки, которое в 2014 году рассматривалось в Московском областном суде.

На сайте «Диссернета» обнаружились и другие подвергнутые резкой критике экспертизы, которые  выполнили Наталья Крюкова с Александром Тарасовым.  В этих заключениях специалисты выступили не только как психолог и лингвист, но и заявили себя как религиовед, культуролог, социальный антрополог и правовед.

В ходе предварительного заседания 29 ноября в Мосгорсуде адвокаты «Мемориала» ходатайствовали о допросе в суде экспертов Крюковой и Тарасова. Следующее предварительное заседание пройдёт 16 декабря 2021 года.

Иск о ликвидации Правозащитного центра «Мемориал» подала московская прокуратура 12 ноября 2021 года. По версии ведомства, сотрудники организации систематически нарушают закон об «иностранных агентах», а их материалы – списки политзаключенных и справки по отдельным делам – содержат оправдание экстремизма и терроризма.

Приведём вопросы, которые ставились перед экспертами Крюковой и Тарасовым, и ответы на них:

«Выводы:
Ответ на вопрос 1. Какова коммуникативная цель авторов представленных материалов?

Коммуникативная цель авторов представленных материалов является представление идеологии, изложенной в “Руководстве по определению понятия “политический заключенный”; подход используется авторами для анализа исполнения законодательства РФ в отношении деятельности участников международных террористических и экстремистских организаций с целью имплементировать принципы международного права и международные стандарты прав человека в правовую систему РФ (в понимании данной группы правозащитников).

Ответ на вопрос 2. Содержатся ли в материалах лингвистические и психологические признаки оправдания или пропаганды каких-либо действий?

В представленных на исследование материалах присутствуют лингвистические и психологические признаки оправдания деятельности участников международных террористических организаций “Хизб ут-Тахрир аль-Ислами”, “Таблиги Джамаат”, “Ат-Такфир валь Хиджра”, а также экстремистских организаций “Артподготовка” и участников, осуждёных судом в соответствии с законами РФ как незаконно осуждённых (даже в тех случаях, когда их намерения – целевые установки – не совпадают в своей ценностной основе с наиболее распространенными демократическими установками).

Ответ на вопрос 3. Содержится ли в представленных материалах негативная оценка каких-либо действий и/или лиц, их совершивших?

Авторы предвзято представляют деятельность экспертов, сотрудников правоохранительных органов, следствия, прокуратуры, судов для искажения у читателя восприятия ситуации в сфере правоприменения в РФ.

Ответ на вопрос 4. Могут ли представленные материалы сформировать у их адресатов представление о допустимости участия в какой-либо деструктивной деятельности?

Все рассмотренные выше материалы, размещённые на интернет-ресурсе ПЦ “Мемориал”, направлены на формирование у неопределённого круга лиц представления о допустимости осуществления террористической и экстремистской деятельности, а именно деятельности международных экстремистских и террористических организаций и участия в их деятельности».

*«Международный Мемориал» и правозащитный центр «Мемориал» внесены Минюстом в реестр НКО, выполняющих функцию «иностранного агента»
**«Свидетели Иеговы» и «Артподготовка» признаны в РФ экстремистскими, их деятельность запрещена.
***Организации «Хизб ут-Тахрир аль-Ислами», «Таблиги Джамаат», «Ат-Такфир валь Хиджра» признаны в РФ террористическими, их деятельность запрещена.

Защита средств индивидуализации и борьба с патентными троллями – вопросы, которые приобретают всё большую популярность. Недобросовестные игроки регистрируют популярные номинации или технологии в качестве товарных знаков и обращаются в суд с иском против организаций, которые в действительности производят продукт или оказывают услугу под этим брендом. Результатом таких споров могут быть денежные компенсации или блокировка деятельности предприятия.

Журналист издания «Реальное время» Ильгиза Насибуллина попросила руководителей крупных компаний и патентных направлений поделиться опытом решения споров, касающихся патентной безопасности. В качестве экспертов выступили руководитель патентного направления ПАО «Сбербанк» Борис Герасин, руководитель департамента страхования и экономики социальной сферы Финансового университета при Правительстве РФ Александр Цыганов, руководитель юридического департамента Федерального центра защиты товарных знаков Евгений Гусев и действующие руководители коммерческих организаций. В кратком изложении результаты опроса сводятся к следующим положениям.

При получении досудебного требования от патентного тролля необходимо помнить, что игнорирование такого обращения  усилит позицию противника, если он решит подать судебный иск. Законом установлен 30-дневный срок на подготовку письменного ответа. Важно привлечь профессионального патентного поверенного, понимая, что поверенный по изобретениям и поверенный по товарным знакам – это разные специалисты. Эксперты предупреждают об опасности подписания лицензионных соглашений с троллем.

Важно изучить положение самого тролля: если его собственный товарный знак не зарегистрирован, необходимо сделать это первым. В этом случае можно направлять встречные иски. Эксперты одним из действенных способов называют бюрократизацию во взаимодействии с троллем. Если предприниматель оказался вовлечённым в этот диалог, следует запросить нотариально заверенные копии документов, подтверждающих полномочия и правомерность предъявляемых претензий. Так у предпринимателя появится надежда, что тролль окажется неготовым к такой сложной схеме заработка.

Специалисты также рассказали о страховой защите от претензий со стороны патентных троллей. Страховые продукты предусматривают случаи нарушения патентных прав или компенсацию расходов, связанных с претензиями со стороны иных правообладателей. Второй вариант как раз касается взаимодействия с троллями. В России такой вид страхования относится к страхованию финансовых рисков. Однако это направление пока развивается не очень стремительно.

Отбить претензии в Палате по патентным спорам предприниматель сможет, если докажет, что начал использование товарного знака раньше, чем патентный тролль его зарегистрировал. Патентные тролли, в свою очередь, нередко имитируют использование средства индивидуализации и в подтверждение этого предоставляют суду заранее подготовленные документы.

Самым оптимальным способом защиты своего бренда – регистрация его в качестве товарного знака. Эксперты советуют до начала предпринимательской деятельности в выбранном направлении и проверить наличие подобных, уже зарегистрированных, знаков. Помочь в этом может, например, бесплатный сервис TMview. Если название зарегистрировано, можно связаться с его владельцем и попытаться выкупить товарный знак. Перед регистрацией обозначения важно приобрести все существующие домены с выбранным названием.

Министерство юстиции выступило с инициативой о нововведении в экспертное законодательство. В июле 2021 года в закон о судебно-экспертной деятельности был включён пункт, согласно которому Правительство РФ может устанавливать перечень видов судебных экспертиз, проводимых исключительно государственными экспертными организациями. К числу таких видов Минюст предложил отнести экспертизу наркотических средств, баллистическую, взрывотехническую, судебно-психологическую, судебно-психиатрическую, пожарно-техническую, строительно-техническую и землеустроительную экспертизы.

Независимый журналистский проект «Адвокатская улица» опубликовал мнение адвоката Максима Никонова об инициативе Минюста и её последствиях.

Позиция Минюста связана прежде всего с необходимостью получения достоверных доказательств и отсечения недобросовестных негосударственных экспертов от участия судебном процессе. Вместе с тем в документе отсутствуют статистические данные о количестве проведённых экспертиз негосударственными экспертами, а также о количестве нарушений у ведомственных и частных экспертов, обращает внимание адвокат.

Максим Никонов указывает, что названные виды экспертиз сегодня производят в государственных учреждениях – МВД, Следкоме, ФСБ, Центре психиатрии и наркологии им. Сербского. Однако в случае принятия поправок у судов будет больше оснований не принимать заключения специалистов, выполненные по инициативе стороны защиты.

У эксперта и специалиста отличаются и процессуальный статус, и регулирование их деятельности, но на практике суды нередко предъявляют к заключению специалиста те же требования, что и к заключению эксперта. Прежде всего, это касается подписки специалиста о даче заведомо ложного заключения. В уголовном кодексе такая ответственность отсутствует, поэтому подобная практика является абсурдной, считает адвокат.

Ведомственные эксперты, привлечённые стороной обвинения, находятся вне подозрения. Их не пытаются уличить в ангажированности, неграмотности или добросовестном заблуждении. К заключениям, подготовленным по инициативе стороны защиты, напротив, наблюдается скептическое отношение судей: под сомнение подпадает и квалификация специалиста, и его независимость – заключения специалистов делаются, как правило, на фискальной основе.

Адвокат Никонов также упомянул кассационное определение Верховного суда, согласно которому специалист не вправе оценивать заключения экспертов. Заключение специалиста по своему процессуальному смыслу, заложенном в ст. 58, ч. 3 и ч. 4 ст. 80 УПК, как раз предназначено для оппонирования заключению эксперта. Крайне странно выглядит требование, чтобы первое оказывалось вне предметной зоны последнего, заключает адвокат.

Речевое хулиганство, оскорбление, обида, неуважение – объяснить и разграничить эти понятия попытался в эфире «Эхо Москвы» профессор Воронежского государственного университета, член Гильдии лингвистов-экспертов ГЛЭДИС Иосиф Стернин. Ещё в мае 2020 года учёный обратился к депутатам Госдумы с предложением ввести ответственность за использование нецензурной брани в общественном месте. 

Недавно парламентарии во второй раз проголосовали за внесение изменений в действующее законодательство об оскорблении. Однако профессор Стернин считает, что предлагаемые нововведения не учитывают существующие пробелы в законе и пользы ему не принесут. Приводим краткое изложение беседы. 

Ведущая (В): Сделают ли изменения существующий закон КоАП лучше?

Профессор (П): Полагаю, изменения сделают его хуже. В кодексе уже есть понятие оскорбление – это унижение чести и  достоинства в неприличной форме. Депутаты предлагают расширить это понятие: «в неприличной и иной унизительной, оскорбительной для общественной нравственности форме». Такое расширение даст возможность бескрайнему произволу, потому оскорбление здесь понимается в бытовом смысле. Оскорбиться – значит очень сильно обидеться. Оскорбиться можно на что угодно (не позвали на день рождения, не предложили должность, не так обратились). Это очень субъективное понятие. «Иная форма» также не прописана и будет вести к самым разным злоупотреблениям. Под иную форму можно подвести критику, неуважение или хамское поведение.

В: Сегодня модно оскорбляться группами. Нередко говорят об оскорблении чувств по групповой принадлежности. Оскорбить можно только персонально или группами тоже?

П: Обида предполагает негативное эмоциональное состояние, которое не может возникнуть одновременно у целой группы. Я также не понимаю, как можно оскорбить чувства, например, верующих. Чувства – это субъективное состояние человека. Почему в таком случае не идёт нигде речь об оскорблении чувств атеистов? Можно привлекать к  ответственности за нарушение прав верующих или за действия против их представителей.

В: Уголовная статья об оскорблении представителей власти, статья Конституции об оскорблении чувств верующих, статья 15.1-1 федерального закона о защите информации определяют оскорбление как явное неуважение к обществу, государству и символам России. Чем руководствоваться при выявлении признаков оскорбления?

П: Понятие «унижение чести и достоинства» требует толкования. Верховный суд трактует его как «сообщение негативной информации о нарушении человеком моральных норм и законов в неприличной форме». При этом понятие неприличной формы не конкретизировано. Неприличную форму я предлагаю конкретизировать как употребление нецензурной лексики, которая задаётся списком – четыре слова и их производные. Для меня представляет большую трудность: как можно оскорбить государство? Государство не может обидеться, оно не конкретный человек. Можно проявить неуважение, тогда это и нужно прописать.

Оскорблением нельзя считать критику или неодобрительно-оценочную лексику. Существует вульгарная, бранная и нецензурная лексика. Все они относятся к грубой лексике. Однако не вся грубая лексика оскорбляет. Нередко, например, нецензурные слова используются для выражения эмоций. Это проблема культуры речи, с которой, конечно, нужно бороться. Кстати, слова «либерал» и «демократ» для кого-то могут иметь положительную оценку, а кто-то может посчитать наоборот. Это вопрос для обсуждения, а не для наказания. Это нельзя использовать как правовую норму, за это нельзя по закону преследовать.

В: Что такое явное неуважение с правовой точки зрения?

П: Раз это понятие есть в законе, следует дать ему чёткое определение с компонентами, из которых оно состоит, или отказаться от его интерпретации. Неуважение – это когда человек считает, что ему в общении отвели роль или место ниже того, которое он для себя считает адекватным. Это чисто субъективное понятие.

В: Мораль и нравственность – два понятия, которые в словарях толкуются одно через другое. Мораль – свод норм, принятых в обществе, нравственность – внутреннее качество, не позволяющее переходить барьеры, установленные обществом. Закон рассматривает неуважение как нарушение моральных норм. Моральные нормы мы тоже должны задать списком?

П: Моральные нормы – неписаный закон, правила поведения с точки зрения добра и зла. Совокупность этих норм в обществе есть мораль. А нравственность – мораль, усвоенная человеком внутренне и являющаяся для него руководством к постоянному действию. Если мы хотим наказывать за нарушение моральных норм, то должны задать их списком. Мы с коллегами как-то пытались составить этот список. Единственное, что нам удалось найти, –моральные принципы строителей коммунизма: любовь к семье, уважение к обществу, забота о родителях и т.д. Наверное, моральные нормы не могут быть полностью исчислены. Считаю, это понятие не следует использовать и наказывать за его нарушение, потому что нарушать можно только конкретные правила.

В: Что такое публичная форма?

П: Публичная форма – это когда высказывание произнесено в присутствии других людей.

В: Чем отличается хамство от оскорбления?

П: Хамство – это демонстрация человеком собственной значимости.  Оскорбление – это указание на нарушение моральных норм и закона. Если кого-то послали на три буквы, это не будет являться оскорблением, потому что отсутствует отрицательная характеристика человека. Здесь речь не об оскорблении, а о мелком хулиганстве. Оскорбление состоится при наличии умысла оскорбить.

Кроме того, нужно различать мнение и указание на факт. Нельзя преследовать и судить того, кто высказал мнение. Высказывать мнение, в том числе негативное, каждый из нас имеет полное право. Согласно статье 29 Конституции, каждому гарантируется свобода мысли и слова, никто не может быть принуждён к выражению своего мнения или отказу от него.

В: Можно ли требовать уважения?

П: Уважение человек должен заслужить сам, а требовать уважения он не имеет права.

В: А как быть с начальником, который матерится?

П: Начальственный мат – особое явление в русской бюрократии. Подчинённый не может ответить. В КоАП мелкое хулиганство определено как нарушение общественного порядка, выражающее явное неуважение к обществу, сопровождающееся нецензурной бранью в общественных местах. С 2007 года в России отдельно за сквернословие не наказывают. Предполагается, что нужно нарушить общественный порядок, сопровождая это нарушение нецензурной бранью. А если нарушитель, например, ломает остановку без нецензурных выражений, разве это не мелкое хулиганство? А если он просто выражается нецензурно в общественном месте? Получается, что если он ничего не ломает, то и не виноват.

Я предлагаю ввести норму речевое хулиганство – употребление нецензурной лексики в общественном месте. Нецензурное словоупотребление – это форма речевой культуры. Если общество различает, в каких ситуациях какие слова допустимо употреблять, оно обладает высоким уровнем речевой культуры. В языке нет ненужных слов. Язык – это средство общения, и если слово возникло, оно нужно для общения. Нецензурная лексика имеет множество полезных функций – снимает боль или стресс, например. Вопрос в месте её употребления. Есть слова ограниченного употребления, есть общего употребления, а нецензурные слова в публичном употреблении запрещены, их нельзя произносить, когда кто-то слышит. А себе под нос можно.

В: Допустима ли нецензурная лексика для выражения положительной эмоции или похвалы?

П: Слова и выражения многозначны. Особенность многих бранных слов заключается в том, что они имеют и отрицательное, доминирующее, значение, и положительное. Общественное место – место, где, кроме тебя, есть другие люди. Когда кто-то матерится, он остальных унижает тем, что не считает их за людей, которые ему создают общественное место.

Интернет-травля – явление, стремительное развитие которого связывают с началом пандемии. Обзор практики, касающейся распространения кибербуллинга, опубликовало Российское агентство правовой и судебной информации.

Издание приводит статистику, согласно которой за последний год количество случаев публичной агрессии выросло в шесть раз по сравнению с 2016 годом, количество интернет-страниц, заблокированных Роскомнадзором из-за травли, достигает десяти тысяч.

Травля в интернете, выраженная в форме оскорбления, клеветы, угрозы, вымогательства или шантажа, обусловлена паническим настроением и ростом конкуренции, – считает автор обзора Родион Руднев. – Российское законодательство не предусматривает наказания за кибербуллинг, а имеющиеся статьи в уголовном и административном кодексах, не являются достаточными инструментами для борьбы с ним.

В большинстве случаев фейковая информация в интернете представлена в виде слухов или ошибочной интерпретации фактов. С апреля 2020 года комиссия ОП РФ по развитию информационного сообщества, СМИ и массовых коммуникаций выявила в соцсетях свыше восьми тысяч сообщений о коронавирусе, критике работы системы здравоохранения и действий властей.

Обращение жертв в правоохранительные органы не приводит к желаемому результату – люди, как правило, не получают компенсации морального вреда. По мнению автора обзора, назрела необходимость законодательных изменений, направленных на уравнивание виртуального пространства с реальным. Речь идёт о признании преступлением оскорбления простых граждан в интернете так же, как представителей власти.

Согласно исследованию Mail.ru Group, 55% опрошенных подростков считают интернет безопасной средой. «Такое доверие к недостоверной, а зачастую и заведомо ложной, информации демонстрирует повышенную опасность распространения клеветы в сети, где её почти никогда не подвергают верификации», считает автор обзора, особо отмечая тенденцию к привыканию и стирание границ между травлей и спором.

Свидетели агрессивного поведения, как правило, не желают участвовать в публичных дискуссиях, поэтому предпочитают не заступаться за слабого. Среди опрошенных 65% считают это бессмысленным, а каждый пятый не знает, как можно помочь жертве.

В обзоре приведён опыт других стран.  В Новой Зеландии, например, интернет-травля в интернете влечёт лишение свободы и штраф. В Великобритании и Франции для защиты школьников от травли привлекают педагогов – они проходят специальную подготовку и проводят мониторинг социальных сетей.

В Канаде разработкой методики предотвращения интернет-травли занимаются учёные и молодёжные организации. В Америке бороться с агрессией в сети помогает некоммерческая организация, в состав которой входят полицейские, шерифы и юристы. В некоторых штатах, например, в Джорджии и Неваде, запрещено использование мобильных устройств в целях травли, а школьникам может грозить и уголовное наказание.

О новой антиэкстремистской Стратегии журналист «Новой газеты» Леонид Никитинский поговорил с директором Информационно-аналитического центра «Сова» Александром Верховским. Приводим текст интервью.

– Что представляет собой «Стратегия до 2025 года», утвержденная президентом 29 мая? Почему до 25-го, а после этого – что, с экстремизмом будет покончено? Как это понимать?

– Это регулярно обновляемый документ. Первая аналогичная «Стратегия» была утверждена в 2014 году, но большинство ваших читателей едва ли о ней слышали.

Такие документы не устанавливают для граждан никаких норм, на основании «Стратегии» никого нельзя ни за что наказать. Она адресована той части госслужащих, которые «работают по теме». Грубо, это две категории чиновников.

Первая, очень широкая категория отвечает за предотвращение экстремизма. Текст отражает представление его авторов о том, откуда он берётся и что государство должно делать, чтобы его было меньше. Что бы ни означало слово «экстремизм», представления о его истоках за эти годы мало изменились: это заграница (не только Запад), «нетрадиционные» для страны этнические или религиозные меньшинства, неподконтрольные молодёжные объединения (типа идеологически окрашенных спортклубов) и так далее.

Радует, что в перечень попала «дискриминация». Всё это в той или иной степени имеет отношение к действительности, и это было бы интересно обсудить, но, наверное, в связи с действительностью, а не с внутренним, по сути, документом. Пассажи «Стратегии» вряд ли могут прямо подействовать на чиновничество. Для этого нужна полноценная государственная программа: с финансированием, обязательствами и сроками для ведомств.

Авторы документа это тоже понимают, потому и включили в «Стратегию» списки показателей и результатов, и указали, что будет принято ещё и постановление правительства с конкретными поручениями, выделены средства. Вот тогда уже надо будет обсуждать соответствующую программу действий.

В более узком смысле адресаты «Стратегии» – это законодатели, которые регулярно обновляют антиэкстремистские нормы, и, конечно, правоохранительные органы, которые эти нормы применяют, особенно специализированные антиэкстремистские подразделения. Им этот документ даёт подсказки, на что надлежит больше обращать внимание.

– Значит, и нам тоже надо читать «Стратегию» внимательно, чтобы знать, где и на что мы, потенциальные «экстремисты», можем нарваться?

– Да, это поле весьма широко, а флажки на нём расставлены не очень понятно, так что чуть ли не всякий активист, журналист или пользователь социальных сетей потенциально может однажды проснуться «экстремистом». Примеров много, можно неудачно пошутить, а иногда вам могут и приписать противоположное тому, что вы имели в виду. Как в деле псковской журналистки Светланы Прокопьевой: она пыталась объяснить поступок архангельского террориста, а ей в рамках уголовного дела приписывают его поддержку.

Если рассуждать юридически, поле «экстремизма» простирается от реального идейно мотивированного насилия (и тут граница с противодействием терроризму весьма размыта) до совершенно невинных оппозиционных выступлений. Основную массу таких дел составляют сейчас дела двух категорий.

Первая – это участие в запрещённых организациях и «экстремистских сообществах»: от групп, ориентированных на насилие как Misanthropic Division, до безосновательно запрещённых религиозных объединений как «Свидетели Иеговы» (обе организации признаны экстремистскими, их деятельность запрещена в России).

Вторая категория – публичные высказывания в той или иной форме, выражающие ненависть или призывающие к дискриминации и насилию по отношению к той или иной категории людей.

Есть ещё две категории, но они гораздо малочисленнее: первая – реальное идейно мотивированное насилие, вторая – публичные высказывания, которые, при разумном прочтении даже наших законов, не стоит считать преступными. Если смотреть политически, то самая значительная доля «экстремистов», судя по практике правоприменения, приходится на русских националистов и им сочувствующих. На втором месте – радикальный исламизм. И уже только после них – националисты других толков, левые и либеральные оппозиционеры. Это важно: пресечение экстремистских действий и даже высказываний, в принципе, правильно, но возможны «перегибы на местах».

Во всём этом трудно ориентироваться не только обычному гражданину, но часто и сотруднику Центра «Э», поэтому ему и нужны ориентиры – что именно искать. Грубо говоря, весь «потенциальный экстремизм» не охватить всё равно, и надо что-то выбирать. Стратегия и даёт такие ориентиры. Значит, нас, граждан, может интересовать, что в них изменилось по сравнению с 2014 годом.

Есть изменение к лучшему: в терминологии и в «ожидаемых результатах» больший акцент делается на насилие, вводится понятие «идеология насилия». То есть вроде бы «Стратегия» признаёт, что важен именно «насильственный экстремизм». Такой термин обычно используется и в документах международных организаций, а вот термин «экстремизм» сам по себе не используется, и сближение с этой терминологией можно только приветствовать. Ещё лучше было бы и законодательство изменить – увязать определение экстремизма с насилием.

Но, к сожалению, «Стратегия» направляет законодателя в прямо противоположную сторону – отсылает к ратифицированной Россией в прошлом году конвенции Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) о противодействии экстремизму. Документы ШОС – единственный обязывающий Россию источник, где фигурирует термин «экстремизм». С момента рождения ШОС и до этой конвенции 2017 года он определялся как действия, связанные с насилием, но страны-участницы могли использовать более широкие понятия, что Россия и делала.

Теперь ситуация изменилась: новая конвенция ШОС даёт определение, близкое к российскому, то есть уже не привязанное к теме насилия. Более того, определение в конвенции вводит такой элемент, как «разжигание политической, социальной, расовой, национальной и религиозной вражды или розни». Это похоже на российскую модель, но тут есть важное новое слово – «политической».

Российский законодатель политическую вражду не криминализует, и случаи, когда людей преследуют именно за политические высказывания, как, например, Егора Жукова, идут вразрез и с законом «О противодействии экстремистской деятельности», и со ст. 280 УК, опирающейся на определение экстремизма в этом законе, и со ст. 282 УК, где тоже приводится список типов «вражды» без политической. Конвенция ШОС призывает утвердить криминализацию политической вражды.

– «Политическая вражда» – это круто. Так любой гражданин, высказывающийся о политике в критическом ключе, сразу «уголовник»?

– Ну, «уголовник» – это крайний случай, есть и другие методы, включая административное и финансовое давление. Обращает на себя внимание упоминание в «Стратегии» в кратком списке «наиболее опасных проявлений экстремизма» несогласованных публичных мероприятий. Это не новация – они были и в прежней редакции, но на этот риторический подлог всё же стоит обратить внимание. Конечно, митинг может быть одновременно несогласованным и включать, допустим, призывы к погрому со сцены, может и прямо перерасти в такой погром.

Но это нетипичный, мягко говоря, случай. А когда в документе такого уровня, подписанном президентом, несогласованное мероприятие неоднократно упоминается как разновидность экстремистского действия, это сильно подкрепляет пропагандистское приравнивание любых протестующих к экстремистам.

– Ставим флажок, хотя и здесь не совсем понятно, куда именно: ведь что такое «участие»? Это может быть и организация, и случайный порыв, и вообще, когда гребут всех «участников» без разбора, любой может попасть в эту категорию. А как в «Стратегии» насчёт духовных скреп?

– Упор на них бросается в глаза: не раз упоминаются «традиционные российские духовно-нравственные ценности». Покушение на них идёт в одном ряду с деятельностью неких иностранных и международных НКО, которые также покушаются на политическую стабильность, территориальную целостность, содействуют экстремизму и терроризму и даже – тут некоторый анахронизм – инспирируют «цветные революции».

Этот пассаж в «Стратегии» можно понимать двояко. То ли разные вредные НКО специализируются на разных типах вредительской деятельности (кто-то подрывает скрепы, а кто-то – территориальную целостность), то ли эти вредители действуют комплексно. Думаю, правоприменители будут прочитывать все запутанные пассажи в соответствии со своими актуальными интересами.

Но при этом «Стратегия» в разделе про «задачи органов власти» прямо указывает, что против всех этих подрывных воздействий нужно принимать меры. Это адресуется прежде всего законодателям. И они, то ли по совпадению настроя, то ли в результате внимательного чтения черновиками «Стратегии», уже откликаются.

Так, в «Стратегии» говорится о «реальной угрозе» искажения истории за рубежами РФ, и мы уже видим и законопроект о запрете приравнивания сталинизма к нацизму, и свежую статью 243.4 УК РФ, придуманную под «антироссийский вандализм» именно за границей. Снова активизировалась подготовка законопроекта о наказаниях за сотрудничество с «нежелательными» НКО за пределами России. В «Стратегии» говорится и о неких структурах в России, «подконтрольных» внешним вредным НКО, – это задел для ещё одного законопроекта.

– Ну, в общем, никакой особенной новости во всём этом нет.

– Тут стоит обращать внимание не только на новшества, но и на то, что не изменилось, хотя могло бы. Например, ставится довольно загадочная задача: «обеспечение реализации прав граждан на свободу совести и свободу вероисповедания без нанесения ущерба религиозным чувствам верующих и национальной идентичности граждан России».

Как этим руководствоваться? Казалось бы – отойди и не вмешивайся, тогда ни свободу совести, ни чувства, ни идентичность и не заденешь. Но ясно же, что такую подсказку одни наши чиновники другим дать не могут. Поэтому прочитывается этот пассаж так, что надо защищать чувства верующих и национальную идентичность, которая как-то увязывается с религиозной.

На практике это превращается в преследование тех, кто чем-то задел «чувства верующих», и тех, кто предлагает варианты религиозности, которые многими понимаются как не традиционные для данной этнической общности, – например, протестанты в русской среде или салафиты в татарской или северокавказской.

Размытые концепты «традиционности» и «традиционных ценностей» работают против любых социальных и идейных новаций, которые представляются властям просто недостаточно подконтрольными. По содержанию они могут быть любыми, но на уровне официальных речей и пропаганды чаще всего говорят о двух типах опасных новаций – мусульманской фундаменталистской как источника террористической угрозы и западной либеральной – как источника угрозы для «традиционной морали», политического режима, а то и для самого существования российского государства.

Тут стоит отметить, что в риторике власти удельный вес фундаменталистской новации давно уже далеко отстал от веса новации западно-либеральной; значит, и в практике «антиэкстремизма» акцент будет сделан на последней. Национал-радикальная угроза часто упоминается в «Стратегии» в разных контекстах. Но удельный вес этой темы, пожалуй, снизился по сравнению с предыдущим вариантом. Что и естественно, наверное: количество преступлений по мотивам ненависти тоже снизилось, а активность ультраправых организаций снизилась радикально. Тому есть много причин, но отчасти это является и достижением центров «Э».

– Центры «Э» сами по себе довольно загадочная структура. Что это такое?

– По сути они – часть политической полиции, а этот институт у нас распределён по нескольким ведомствам. Политическая полиция всегда выполняет двойственную функцию: «политические преступления» могут быть как криминальными в обычном, не политическом смысле слова, так и нет. Политическая полиция выполняет и нормальные полицейские функции, то есть находит человека, совершившего реальное преступление, собирает доказательства и доводит его до суда. Также она интересуется окружением этого человека, и не зря.

Терроризм или насилие по мотиву ненависти действительно существуют, как и сложная структура их общественной поддержки, от организаций до идеологий – без них организованное насилие было бы гораздо слабее. Но если некоторые сторонники той или иной идеологии действительно идут на идейно мотивированные преступления, это не значит, что их совершают или хотя бы собираются совершать все, кто придерживается сходных взглядов.

Склонность смешивать преступников и тех, кто ассоциируется с ними лишь идейно, – фундаментальный недостаток любой политической полиции, а нашей он присущ в высокой степени.

Акцент в стратегическом планировании смещается от противодействия тому, что является преступлением вне зависимости от политических оценок, к противодействию угрозам сугубо идеологического свойства, связь которых с реальными преступлениями либо отсутствует, либо очень слабая.

 

И этот сдвиг чреват тем, что политическая полиция будет ещё больше преследовать невиновных или совершивших лишь незначительные нарушения и просто по закону сохранения ведомственной энергии меньше выполнять нормальные полицейские функции.

Лингвисты ГЛЭДИС заявили об отсутствии признаков нарушения закона на плакатах протестующих адвокатов, сообщается на сайте Гильдии.

Эксперты ГЛЭДИС в составе комиссии, состоящей из пяти членов, провели экспресс-анализ текстов, которые были написаны на плакатах. «Ни в одном из текстов плакатов, с которыми, как сообщают СМИ, на одиночные пикеты у здания СКР вышли адвокаты и активисты, комиссией экспертов не выявлены лингвистические признаки нарушений закона в диспозиции “профильных” статей УК, КоАП и ГК РФ», – заявили лингвисты.

Такую реакцию экспертов вызвала ситуация, связанная с задержаниями юристов и адвокатов в их профессиональный праздник в Москве. Правозащитники выступили с пикетами возле здания Следственного комитета в поддержку коллег.

Организатор акции адвокат Даниил Берман рассказал о желании выразить солидарность с коллегами Ратмиром Жилоковым и Дианой Ципиновой из Кабардино-Балкарской Республики – на них завели уголовное дело о нападении на полицейских после их жалоб в Следком на насилие со стороны сотрудников полиции.

Протестная акция заключалась в том, что адвокаты, последовательно сменяя друг друга, разворачивали у стен ведомства плакаты следующего содержания:

– «Никогда не молчите»,
– «День российской адвокатуры не праздник, а день скорби по убитым и репрессированным адвокатам»,
– «Требуем немедленно: 1) прекратить уголовное дело в отношении Дианы Ципиновой и Ратмира Жилокова; 2) возбудить уголовное дело против сотрудников полиции, которые избили адвокатов»,
– «Нам кажется, что сотрудники СК РФ по КБР забыли, зачем шли на службу»,
– «Мы не будем праздновать День адвокатуры, ведь сотрудники ОМВД КБР позволили себе избить адвоката».

Среди активистов были Дмитрий Берман, Сергей Мысницкий, Дмитрий Захватов, Александр Редькин, Екатерина Селезнёва, Максим Кондратьев и Дмитрий Иванов. Сотрудники полиции выносили им предупреждения, а затем задерживали за нарушение правил проведения публичных мероприятий или нарушение режима самоизоляции (ст. 3.18.1 КоАП Москвы).

Лингвисты накануне Дня славянской письменности и Международного дня филологов обсудили современные тенденции русского языка. РИА «Новости» приводит мнение некоторых из них.

Профессор кафедры общего и русского языкознания Государственного института русского языка имени А.С. Пушкина Владимир Карасик отмечает, что актуальные изменения русского языка базируются на коммуникативном поведении, зависимом от его приватности или публичности. В качестве примера учёный приводит общение в социальных сетях, которые ещё недолгое время назад представляли собой сферу частной жизни, а сегодня направлены на демонстративность и привлечение внимания широкой аудитории.

Интернет-коммуникации, по мнению профессора, затрагивая сферы публичного общения – политическую, рекламную, деловую – влияют на упрощение официального стиля и активному разговорной лексики.

«Всё чаще и чаще встречаем в этом общении сниженную речь, разговорную речь. Если раньше… люди извинялись за низкое слово, сниженный стиль, то теперь извиняются за высокое слово. Произошла резкая смена стиля общения, избегается пафосность во всех формах», – считает Владимир Карасик.

Причинами такого изменения профессор называет увеличение игровой составляющей в общении, когда в речи взрослых людей наблюдаются признаки, свойственные общению подростков.

Снижение грамотности воспринимается теперь как показатель спонтанного общения и искренности. «Это обусловлено рядом причин, в том числе, к сожалению, недостаточным вниманием к правильности речи в нашем коллективном сознании. И не нужно здесь ругать школу: школа может делать то, что она делает. Это уже личная ответственность людей за своё использование языка. Мы видим, что резко увеличилось количество людей, которые пишут в социальных сетях с ошибками», – рассказывает филолог, упоминая, что языковой вкус во многом формируется и через влияние СМИ и рекламы.

Доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой русского языка и методики его преподавания РУДН Виктор Шаклеин считает, что интернет способствует упрощению в получении знаний, а за соблюдение грамотности теперь во многом ответственна техника. По его мнению, ценность приобретают такие навыки, как способность анализировать информацию, критически её осмысливать, создавать собственные тексты.

«Сейчас формируется необходимость повысить не столько грамотность, сколько коммуникативные компетенции, особенно в части продуктивных видов речи – письма и говорения. Умение излагать свои мысли и аргументировать ответы, владение ораторским искусством и приёмами риторики останутся востребованными и в эпоху цифрового общества», – рассказывает Виктор Шаклеин.

 Владимир Карасик в качестве ещё одной из современных тенденций отметил использование заимствований из английского языка. Вместе с тем появление новых заимствований связано с необходимостью дать название новому явлению. «Сейчас много новшеств из области технологий, цифровизации. Ещё десять лет назад мы не говорили “смартфон”, “мессенджер”, “хештег” или “скрин”. У многих слов появились дополнительные значения – например, “облако” сейчас может пониматься как хранилище информации», – продолжает Карасик.

С исчезновением явления пропадает из употребления и слово, его обозначающее. Виктор Шаклеин в качестве иллюстрации привёл слова «пейджер», «тамагочи» или «аська». «Некоторые единицы успевают войти в нормы литературного языка, а некоторые остаются на периферии нелитературного использования – как сленг или варваризмы. Недавно школьники стали использовать слово “краш” в значении “возлюбленный”. Скорее всего, это слово не останется в языке», – отмечает Шаклеин.

Кроме того, по мнению филолога, с появлением новых технологий постепенно меняется и грамматика. «У слова “скачивать” раньше было управление с предлогом “в” – например, “скачивать бензин в канистру”. А сейчас мы гораздо чаще используем предлог “на” – и появляется другое значение: “скачивать на телефон”», – рассказал профессор.

По словам Владимира Карасика, развитие интернет-технологий повлияло на рост поэтического творчества. «Сейчас благодаря интернету мы переживаем поэтический взрыв. Мы говорим о том, что был Золотой век русской поэзии, потом Серебряный век, знаете, мы сейчас находимся на взлёте, для которого пока ещё не придумали названия. Но это очевидный взлёт», – считает учёный.