Анна Паничева, адвокат МКА «Адвокатское партнёрство», кандидат юридических наук, доцент кафедры уголовно-процессуального права МГЮА им. О.Е. Кутафина, выступила на страницах «Адвокатской газеты» с мнением о том, насколько правомерно использование непервичных аудио- и видеозаписей при производстве фоноскопических экспертиз.
Давно отвергнутые взгляды на оценку судебных экспертиз как на обязанность судьи следовать за экспертом, «как слепой за своим провожатым», начали проникать в правоприменительную практику, распространяясь всё шире и принимая всё более опасное для правосудия направление. Естественно, никаких наивных заявлений о том, что экспертиза – это супер-доказательство, оцениваемое по иным, нежели прочие доказательства, правилам, не делается (согласно ч. 2 ст. 17 УПК РФ ни одно из доказательств не обладает для суда заранее установленной силой), однако фактически во многих случаях аргументация суда сводится именно к этому.
Отказы судов исследовать доводы защиты о том, что видео- или аудиозапись, на основе которой получены заключение и показания экспертов, является, возможно, производным доказательством, источник которого неизвестен, поражают.
Решений судов, «с порога» отвергающих анализ и критику экспертных заключений, очень много. Заключения по фоноскопическим экспертизам зачастую воспринимаются судами в качестве актов, предрешающих выводы по делу. Суды не проверяют заявления защиты о том, что на экспертизу представлено недопустимое доказательство, не позволяющее установить, содержит ли фонограмма признаки монтажа, копирования или иных изменений, внесённых в процессе звукозаписи или после её окончания. Приговоры и апелляционные акты содержат «гладкие» фразы о несостоятельности доводов защиты, о том, что выводы экспертов подтверждаются собранными по делу доказательствами, а также другие привычные формулировки, звучащие как мантры, поскольку они не имеют прямого отношения к конкретным аргументам и не пытаются их опровергнуть.
С момента появления в уголовном процессе цифровой записи у учёных и практиков возникали сомнения в возможности её использования в качестве доказательства. С тех пор появилось множество научных публикаций, учебных пособий, учебников. Теперь уже никто не сомневается, что цифровая запись может быть доказательством, установление достоверности которого требует в то же время особой процедуры и специальных навыков, обусловленных «особенностями цифровой записи речевого сигнала и расширившимися возможностями фальсификации доказательств, сокрытия следов монтажа и иных изменений первоначального содержания фонограмм».
В связи с этим возникают вопросы: должен ли судья, оценивая основанные на электронных доказательствах экспертные заключения, проверять, обеспечивалась ли сохранность цифровой информации до попадания на компьютер и в процессе копирования? Возможно, эксперты, исследующие изготовленную другими лицами копию фонограммы, вправе утверждать об отсутствии вмешательства в оригинальную запись? Ответы на эти вопросы содержатся в общей теории доказательств, а также в правовых нормах и подзаконных актах.
В частности, в Приказе ФСБ России от 23 июня 2011 г. № 277 (ред. от 4 декабря 2017 г.) «Об организации производства судебных экспертиз в экспертных подразделениях органов федеральной службы безопасности» указаны решаемые при производстве фонографических экспертиз типовые задачи, среди которых установление наличия или отсутствия признаков монтажа или иных изменений фонограмм, а также их оригинальности или копирования.
Исследователи, специализирующиеся на вопросах доказывания с помощью электронных доказательств, подчеркивают: проверяемость (верифицируемость) является основополагающим свойством доказательства, содержащего электронную информацию. Суд не вправе при заявлении подсудимого об искажении аудио- и видеозаписи поверить на слово оперативному сотруднику или следователю, равно как и следователь не может в качестве свидетеля дополнить или уточнить составленный им протокол допроса, или оперативный сотрудник, производивший неотложные следственные действия, не может быть допрошен о том, в чём ему признался задержанный. Таким образом, установление первоначального доказательства – цифровой аудио- или видеозаписи – возможно только путём непосредственного исследования этого доказательства или источника и процедуры получения копии.
Одна из наиболее авторитетных специалистов в области речеведческих экспертиз, профессор Елена Галяшина, отметила, что возможности фоноскопической экспертизы для установления достоверности копий фонограмм, происхождение которых процессуально не установлено, а процедура копирования не документирована, – ограничены. Задача же установления верности копий оригиналам при отсутствии последних становится практически неразрешимой, так как отсутствие на фонограмме-копии признаков монтажа не значит, что указанные признаки отсутствуют на фонограмме-оригинале.
Поскольку непосредственно на CD-диск записать переговоры или сделать аудио- или видеозапись невозможно, очевидно, что диск является копией. В случаях, когда защита настаивает на представлении суду оригинальной записи, как правило, выясняется, что диск (или иной носитель информации) изготовлен неизвестным лицом, на неизвестной аппаратуре и часто при неизвестных обстоятельствах. Даже если на представленной следствию и суду копии действительно отсутствуют следы вмешательства, это не позволяет утверждать, что оно не осуществлялось в процессе копирования.
К положениям приговора, подтверждающим надлежащее удостоверение представленных для фонографического экспертного исследования материалов, нередко добавляются доводы оперативных работников о государственной секретности записывающей аппаратуры и способов перенесения информации на представленные суду носители, что исключает их исследование в заседании.
Какие доводы может привести адвокат, возражая против подобных обоснований допустимости представленных доказательств?
Если полученная в ходе оперативно-розыскных мероприятий первоначальная аудио- или видеозапись сделана на устройство, сведения о котором отнесены к государственной тайне, а копия рассекречена, без проверки исходного файла обойтись невозможно, так как с помощью допроса следователя или оперативного сотрудника установить, имело ли место вмешательство в первоначальное доказательство, является ли предоставленная копия модифицированной, полученной при обработке исходного материала и его конвертировании в иной формат, невозможно.
Нормативная регламентация работы суда с государственными секретами давно и хорошо известна. Средствами обеспечения гостайны в различных видах судопроизводства могут выступать, помимо прочего, проведение закрытого судебного заседания, предупреждение участников процесса о неразглашении гостайны, ставшей им известной в связи с производством по делу, а также уголовная ответственность за её разглашение. Все указанные механизмы используются на практике, оснований не применять их для исследования законности получения доказательства нет.
Нежелание судей соблюдать нормативные предписания при исследовании и анализе фоноскопических экспертиз ведёт к вынесению неправосудных решений. Не выявленные в заседании ошибки назначения и производства таких экспертиз впоследствии многократно тиражируются. Вступивший в силу приговор позволяет правоприменителям, функционирующим на разных стадиях процесса, снова и снова допускать одни и те же ошибки.
Недостаточно компетентные эксперты продолжают игнорировать произвольно сделанные «нарезки» записей, давать заключения об отсутствии модификаций, монтажа, не указывать, что цифровая запись несёт следы пребывания на компьютере, а оригинал отсутствует, и т. п. Судьи, изучая опубликованные судебные акты коллег, получают подтверждение правомерности практики воспроизведения в приговорах выводов так называемых «экспертов».
Но самое страшное, на мой взгляд, – формирование у адвокатов-защитников, приглашающих компетентных специалистов и сталкивающихся не только с эмоциональной недоступностью судей, но и с явно демонстрируемым в заседании и судебных актах нежеланием отступать от линии обвинения, «выученной беспомощности».
Тем не менее адвокатам есть на что опереться (в частности, на положения УПК РФ, практику ЕСПЧ, связанную с применением правила о недопустимости производных доказательств Hearsay (правовую модель), ведомственные акты, регулирующие производство фоноскопических экспертиз) при обосновании опасности использования без надлежащей проверки непервичных аудио- и видеозаписей, в которых искажения могут быть связаны даже с техническими сбоями, не говоря уже об ошибках и неправомерных действиях. Понятно, что на основе модифицированных фонограмм, кроме фоноскопической, могут быть проведены другие экспертизы, «плоды» которых также в итоге будут «отравлены». По каждому отдельному делу даже опытным адвокатам зачастую не удаётся добиться справедливого судебного разбирательства.
Единственный способ преодоления сложившейся негативной тенденции, как мне представляется, – адвокаты должны объединиться и собрать информацию по рассмотренным делам. Этот массив типичных случаев и судебных решений станет доказательством сложившейся правоприменительной практики. С такими данными можно будет предпринять решительные шаги для изменения подходов – например, направить официальное обращение в Верховный Суд РФ, в РАН с просьбой проверить научность экспертных заключений, в государственные экспертные учреждения – в частности, РФЦСЭ при Минюсте России. Официальные запросы, опирающиеся на подтверждённое использование недопустимых доказательств при постановлении приговоров, источники получения которых не исследованы, информирование об этом общественности – всё это способно повлиять на исправление сложившейся ситуации.
