Елена Станиславовна Кара-Мурза, доцент кафедры стилистики русского языка журфака МГУ, эксперт Гильдии лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам, и Владимир Пахомов, научный сотрудник Института русского языка Российской академии наук, главный редактор портала Грамота.ру, в интервью «Медузе» рассказали о том, чем занимаются лингвисты-эксперты, насколько близки их заключения и словесная эквилибристика, действительно ли эксперты являются независимыми и каковы пределы компетенции эксперта-лингвиста.
Чем занимается лингвистическая экспертиза?
Е.С.: Лингвистическая экспертиза – один из классов судебной экспертизы. Это не изолированное занятие лингвистов, а деятельность, которая регулируется законом о государственной судебно-экспертной деятельности. Один из важнейших принципов любого судебного эксперта – принцип независимости. Лингвистическая экспертиза в 2005 году была официально признана в качестве инструмента для добывания доказательств по тем преступлениям, которые совершаются в словесной форме. В лингвоэкспертологии выявлены два типа вербальных (речевых) деликта – правонарушение по гражданскому или административному кодексу (с меньшей степенью ответственности и тяжести наказания) и преступление – этот термин связан с нарушением уголовного кодекса.
Это касается только преступлений или возможны другие ситуации, например, кто-то кого-то оскорбил в соцсетях?
Е.С.: Есть наивное и юридическое понимание оскорбления. Для того, чтобы вы почувствовали себя оскорблённым, иногда бывает достаточно косого взгляда. Однако чтобы это было признано юридическим делом, высказывание должно быть представлено в неприличной форме. Согласно закону, оскорбление – это унижение чести и достоинства личности в неприличной форме. Бывает словесная неприличная форма и невербальная (жестовая). Дело эксперта – показать, что эта неприличность подтверждается словарями или лингвокультурологическими исследованиями.
Выходит, лингвистическая экспертиза отвечает на вопрос о том, что хотел сказать автор?
В.П.: Не только на него. Лингвист часто работает в паре с психологом, назначается комплексная психолого-лингвистическая экспертиза. Лингвист определяет, что содержится в тексте, а намерение автора устанавливает психолог. Ещё нужно сказать, что лингвисты занимаются не только делами, связанными с оскорблениями, хотя в наивном представлении о лингвистической экспертизе кажется, что это самое распространённое занятие лингвистов. Например, когда кто-то кого-то назвал козлом, лингвист не устанавливает, козёл этот человек или нет. Лингвист будет отвечать на вопрос, содержится ли в тексте признаки оскорбления в адрес конкретного гражданина.
Е.С.: Лингвист не устанавливает, реально ли человек почувствовал себя оскорблённым. Практически все словесные правонарушения имеют конструкцию формального состава. Они считаются завершёнными с момента произнесения, и на самом деле не важно, действительно ли обиделся человек настолько, что у него давление подскочило, или он соврал. Лингвисты – своего рода посредники, которые выявляют определённые признаки. Например, наличие грубой, вульгарной или табуированной лексики.
В.П.: Равно как лингвист не имеет права отвечать на вопрос, является ли какой-то текст экстремистским. Потому что это выход за пределы его компетенции. Это прерогатива суда.
В одном из наших интервью с начальником отдела лингвистических экспертиз Московского исследовательского центра Игорем Огорелковым мы пытались выяснить, как лингвисты-эксперты оценивают опубликованные в соцсетях тексты, связанные с экстремизмом и что является экстремизмом, а что нет. В итоге он чёткого ответа не дал. Во-первых, нет чётких критериев, а во-вторых, он не может выносить такого решения.
Е.С.: А вот благодаря методической работе, проведённой лингвистами из Центра судебных экспертиз Минюста, были выделены специальные лингвистические параметры, по наличию которых можно сказать, есть ли наличие призыва, оправдания каких-то действий, возбуждения ненависти или вражды.
Тогда где грани этого всего?
Е.С.: Есть возможность нарушения. Были примеры, когда перед экспертом ставились вопросы с превышением экспертных полномочий, и в начале почти 30-летней истории лингвистической экспертизы такого рода ошибки были доброкачественными. Сейчас ситуацию, при которой перед лингвистом ставится вопрос о наличии признаков экстремизма, а лингвист отвечает, что да, есть, можно рассматривать как злоупотребление. Это ошибка или манипуляция, которая является нарушением закона.
Бывает ли такое, что лингвиста просят оценить какой-то текст и намекают, что именно нужно там найти?
Е.С.: К сожалению, это возможно. Эксперт отвечает на вопросы одной из сторон, которая может обладать такими ресурсами, когда лингвист хочет того или нет, а будет отвечать так, как этой стороне нужно. Нашему сообществу известны ситуации, когда экспертизу, где не выявлено признаков какого-то преступления, за которое хорошо бы отчитаться или звёздочки на погоны получить, перезаказывают до тех пор, пока не получат нужный результат.
В.П.: Бывают ситуации, когда перезаказывают экспертизу другим экспертам, которые не являются профессиональными лингвистами, но дают заключения с нужными выводами.
Кто имеет право заниматься лингвистической экспертизой?
Е.С.: Если мы посмотрим на систему организации судебно-экспертной деятельности, мы увидим, что это прежде всего государственные экспертные учреждения, которые работают при институциях – при Минюсте, ФСБ или МВД. Там есть свои экспертные центры. Существуют экспертные организации коммерческого типа. К сожалению, именно об их сотрудниках идёт дурная слава.
Кому тогда из этих организаций верить?
Е.С.: Я думаю, что доверять стоит. Мне часто приводится слышать от коллег, которые перешли на работу в государственные экспертные учреждения, что к ним никто никогда не подходил с просьбами, намёками или открытыми просьбами. Впрочем, бывают случаи, когда для подтверждения аргументации следствия или суда, эксперты видят то, что хочет от них видеть сторона обвинения. Если исследование заказывает суд, пишется заключение эксперта, в котором есть подписка об ответственности за дачу ложных показаний, и тогда это исследование суд обязан принять во внимание. Если же исследование заказывает сторона процесса, в том числе защита, это имеет другой процессуальный статус и называется заключением специалиста. Оно делается абсолютно по тем же методикам, возможно, в облегчённом виде, в том числе без подписки. Такого рода документ является вспомогательным, и суд может его отвести как нерелевантный, неважный.
Могу ли я за деньги заказать лингвистам экспертизу?
Е.С.: Можете. При этом хорошее экспертное учреждение сначала смотрит, есть ли признаки, которые могут подтвердить вашу позицию. Например, вы политик или бизнесмен, который увидел о себе критическую публикацию, усмотрел в ней умаление чести, достоинства и деловой репутации и хочет наказать журналиста или издание.
Может быть, вы вспомните какие-нибудь запоминающийся или необычный случай в своей практике?
Е.С.: Расскажу наоборот типичный случай, когда нужно было защитить позицию одной журналистки, к статьям которой выдвинула претензии бизнесмен. Из списка в 17 пунктов, которые она нам прислала, ни один не получил подтверждения того, что в них есть показатели негативной информации в утвердительной форме, которая говорит о нарушении человеком каких-либо законов или общепринятых моральных норм. В текстах были обороты, которые человеку с обострённой чувствительностью или специфическими политическими амбициями кажутся потенциально опасными для его имиджа.
Как меняются запросы на лингвистическую экспертизу со временем? Есть предположение, что картинки с текстом должны анализироваться чаще, чем обычные тексты.
Е.С.: Раньше среди материалов в основном были словесные тексты и касались они в основном таких типов правонарушений, как оскорбление. Когда речь идёт об экстремистских материалах, в основном работают поликодовые тексты.
В.П.: С распространением мобильных телефонов с возможностью видеофиксации, больше стало видеороликов. Работа лингвиста заключается в том, чтобы оценить всё, что он видит. Например, видеоролик, на котором группа людей одной национальности избивает человека другой национальности. Если это происходит с выкрикиванием разных лозунгов, в которых могут содержаться призывы или признаки возбуждения ненависти или вражды, на помощь привлекают эксперта-лингвиста.
Е.С.: Лингвисту-эксперту часто приходится иметь дело с этнофализмами, словами, которые обозначают национальность человека. Помимо официальных названий народностей, существуют слова, специально предназначенные для выражения негативного отношения к людям другой национальности. Например, москали, кацапы или метафоры типа обезьяна. В этом случае речь идёт об унижении по признаку расы или национальности и возбуждается дело не по хулиганству с причинением увечий, а по экстремизму. Это более серьёзное преступление, которое, безусловно, существует в нашем обществе и требует профилактики или достойного наказания.
В.П.: Иногда может казаться, что лингвист-эксперт не нужен, потому что всё очевидно. Однако для того, что это имело доказательную базу, нужна квалификация. Экспертиза – это каждый раз отдельная задача, новая головоломка. Если эксперт исследует материал на наличие признаков призыва, редко в каком тексте он встретит фразы типа «я призываю свергнуть то-то или убить того-то». Скорее всего, призыв будет выражен другими формами, не всегда даже повелительным наклонением глагола.
Е.С.: С одной стороны, лингвистическая экспертиза пользуются наработками современных направлений лингвистики, а с другой стороны, она даёт такой материал, который позволяет лингвистике двигаться дальше. Лингвистическая экспертиза для самой лингвистики имеет очень большое эвристическое значение.
Когда рассматривается важное громкое дело, вокруг него существует определённый фон. Может ли это влиять на то, что эксперт видит в тексте?
Е.С.: Я не исключаю, что в некоторых случаях одиозных экспертиз эксперт имеет лучшие намерения. Например, защита государственных интересов от оппозиционеров или защита уважаемого политика от оголтелого журналиста. Такое миссионерство может существовать как оправдательный резон. Сейчас, пройдя все исторические перипетии, мы понимаем, что часто недобросовестными экспертами-лингвистами движет либо страх, либо корысть. Часто актуальный политический смысл вчитывается экспертами, которые, может быть, действительно боятся каких-то революций или потрясений. Это происходит, например, когда критикуется текущая ситуация и используются лозунги с метафорической значимостью. Существует целое направление политической метафорики. Одним из примеров недобросовестной работы эксперта, например, является попытка представить лозунг «убей в себе раба» как призыв к самоубийству. Из текста извлекается буквальный смысл.
Каждый случай для эксперта индивидуален или он опирается на накопленный опыт и смотрит на новый текст с оглядкой на предыдущие экспертизы других лингвистов?
Е.С.: Оглядка заключается в том, что выявляются закономерности, которые были академически выявлены в науке или исследованы в предыдущих случаях. Прецедентность в лучшем смысле слова, я бы здесь сказала. С одной стороны, мы оперируем конкретными проявлениями, а за этими проявлениями мы видим лингвистический тип. Именно поэтому нужны люди, которые специализируются в выявлении этой типичности.
Русский язык меняется, и некоторые слова меняют значение. Бывают ли случаи, когда то, что раньше считалось оскорблением, сейчас уже таковым не является?
Е.С.: Да, была попытка манипулировать, когда журналист назвал кого-то вором. Заявители настаивали на том, что их обвинили, что они государственные преступники, потому в XVI или XVII веке слово вор обозначало именно это. Стенька Разин и Емелька Пугачёв ведь назывались ворами не потому, что они чьи-то вещички воровали, а потому, что они хотели государство украсть. Так вот эта ситуация не прошла. Лингвисты-эксперты были нужны, чтобы показать, что подобного рода манипуляции не имеют никаких научных оснований и, следовательно, юридических последствий.
В.П.: В обратную сторону тоже работает. Если сейчас кто-то кого-то назовёт жидом, словом, которое в XIX веке было нейтральным, то лингвист-эксперт скажет, что ситуация изменилась.
Е.С.: Это этнофализм, употребляемый специально, чтобы унизить либо данного человека, либо всю группу и тогда это можно рассматривать по разным статьям. Если речь о группе, то наказание может последовать по статье уголовного кодекса.
Напрашивается вывод, что лингвистическая экспертиза – это словесная эквилибристика, которая если очень надо, оставляет возможности для манипуляции, но, тем не менее, мы можем получить относительно точный для данного времени результат.
Е.С.: Дело в том, что лингвистическая экспертиза – это область смыслов, в которой заложена многозначность. Об этом писал практик лингвистической экспертизы профессор Голев. Его лингвофилософская концепция юрислингвистики как раз основывается на неоднозначности прочтения, сложности и конфликтности языка. Изначально лингвист-эксперт имеет дело с такой материей, которая иногда провоцирует разночтение, поэтому возможны две одинаково добросовестные, но контрастные по смыслу экспертизы. Эксперт анализирует ситуацию. Из-за этого лингвистическую экспертизу долго не пускали в клуб судебных экспертиз. Лингвисты-эксперты имеют совершенно определённый процессуальный статус, создают текст с определёнными жанровыми показателями, проходят специальные курсы, аттестовываются. Так что это специфическая и достаточно формализованная сфера деятельности.
В.П.: Лингвисты-эксперты не сажают, они отвечают на вопрос, что есть в тексте. Дальнейшие выводы делает суд. Во многих случаях лингвисты помогают избежать посадок. Часто по результатам экспертизы обвинение с людей снимают – когда в результате анализа лингвист понимает, что нет тех признаков, о которых его спрашивают. Случаи, когда лингвист адекватно понимает содержание и цель текста и его направленность, можно говорить о том, что лингвистическая экспертиза выполняет защитную функцию.
